Память тела - Михаил Наумович Эпштейн

нежности – и такое бессилие! Однажды он пришёл с чёрным лицом – и сказал, что попробовал это с другой женщиной. И у него получилось. Он сделал это ради меня. Чтобы мы могли двинуться дальше. Я поняла и простила. Но у нас всё равно не получалось. Словно нас кто-то заколдовал. Это длилось больше года. Потом он решил уехать, чтобы не мучить меня, дать мне свободу. С тех пор я не слышала о нём. Надеюсь, у него сложилась семья с другой женщиной. А я долго не могла прийти в себя. Ни с кем не встречалась, потому что всё ещё любила его. Было несколько случайных встреч – но пустых, без вдохновения. Занялась историей воздухоплавания – меня эта тема очень воодушевила, и за несколько лет я стала хорошим специалистом. Одна такая на всю страну. Правда, сама никогда не летала… – Она засмеялась и укусила меня в плечо. – Зато вот теперь… С тобой.

В самом деле, за несколько месяцев она превратилась в другую женщину – дерзкую, бесшабашную. Начинали мы с миссионерской позы – она не знала и не признавала никакой другой. Потом стали экспериментировать. Это случилось стихийно: она лежала на кровати ничком и читала книгу, болтая ногами в воздухе. Я подошёл сзади, она захлопнула книгу – и тут началось! С этого момента она стала изобретательной и неутомимой. Казалось, её интересы переместились из авиации в «науку страсти нежной». Когда она сидела на мне, а я подбрасывал её «до небес», она становилась наконец собой, «женщиной воздуха». С распущенными волосами, она пела и летала, исполняя сложнейшие пируэты воздушной гимнастики. Проходил час, два, а она всё ещё не могла насытиться: то тянула меня на пол, то ложилась на стол, то вставала перед зеркалом… Постепенно она стала опережать меня если не в искушённости, то в энергии и азарте – как будто навёрстывала всё упущенное за годы одиночества.

На её лекциях я видел, как она волнует аудиторию, в основном мужскую, и гордился тем, что она – моя. Она расхаживала по сцене, демонстрировала рисунки и схемы, и в её упругой походке и звенящем голосе ощущалось не только величие человеческих свершений, но и женское счастье. Я с удивлением отмечал, что она стала ещё стройнее, а грудь выше, и она приписывала это чудотворному воздействию той энергии, которая почти ежедневно вливалась в неё с неукротимой силой. А также благодатному влиянию «воздушной» и «ковровой» гимнастики. Я начинал немного уставать, но меня заряжали её публичные выступления. Когда она, в платье, по тогдашней моде, с широкими плечами, с туго обтянутой грудью, плавно жестикулируя и с приподнятой интонацией рассказывала про историю полётов и подвигов, зал наполнялся аурой желания. Это были в основном люди деятельных, мужественных профессий – и я, сидевший в отдалении писатель. И то желание, которое она вызывала у них, переливалось в меня.

Постепенно тема воздухоплавания стала отступать в её научных интересах на задний план. На какое-то время они вообще сошли на нет – она выступала перед аудиторией, но уже не бегала по библиотекам, не корпела над конспектами, предпочитая посвящать это время домашним радостям. Она научилась хорошо готовить и любила кормить меня вкусной и здоровой пищей, даже обзавелась поваренной книгой. Она повторяла: тебя нужно как следует кормить, потому что только хороший любовник имеет право на звание человека. Однажды она мне сказала: поражаюсь тебе! Если можно вообразить атомную энергию в человеческом облике, то это ты.

Прошёл ещё месяц-другой. Однажды, вернувшись с работы, она сказала:

– Нам нужно поговорить. Очень серьёзно.

Я решил, что речь пойдёт о браке: «Мы уже давно вместе, нам хорошо, мы любим друг друга, не пора ли узаконить наши отношения, чтобы ни от кого не скрываться, вместе ездить повсюду…» И я был готов к такому разговору. Мы были прекрасными любовниками, чуткими друзьями, единомышленниками. Почему бы не стать мужем и женой? У меня не было от неё никаких секретов, наша любовь целиком наполняла меня, а порой переполняла сверх меры.

Но она заговорила о другом.

– Дай слово, что никому об этом не скажешь. Это тайна.

Я дал слово.

– Государственная! – добавила она.

Ей предложили расширить область её исследований. Включить полёты в космос и область ядерной энергетики. Ракеты, реактивные двигатели… В общем, всё, что не только летает, но и взрывается. Расщепление атома!

– Представляешь? – говорила она с сияющим лицом. – Это самый передовой край современной науки! Авиация – это перспективно, но в какой-то степени уже пройденный этап. А это – зародыши будущего. И, однако, у этих идей уже есть своя история. Египтяне и греки… Птолемей, Коперник, Леонардо да Винчи, Циолковский… Множество современных материалов, секретных! Надо постепенно готовить страну к этому будущему – уроками прошлого. Просвещать, но очень осторожно, чтобы не причинить вреда. Ты представляешь, что такое распад атома? Какую энергию он выделяет? Фантастические перспективы, неограниченные ресурсы, овладение космосом! Полёты на Луну и Марс! Но это очень опасно. Атом может послужить и миру, и войне.

Я, конечно, поддержал её новые начинания, видя, какую радость они ей доставляют. И на этой ноте любви и согласия мы опять занялись реакцией ядерного синтеза.

– Ты и есть мой реактор! – говорила она, прижимаясь ко мне. И подносила палец к губам. – Только тсс! Никому!

Я кивал, я бурлил. Но мрачное предчувствие грядущего уже коснулось меня. Вскоре её стали приглашать для консультаций во всё более высокие инстанции. Она становилась мрачной, замкнутой – и мы встречались всё реже. Она как будто постепенно исчезала из моей жизни.

Однажды пришла совсем подавленная:

– Начальство настаивает, что мне нужно улететь. А ведь я никогда не летала. Боюсь вихрей, воздушных ям. Выдержит ли сердце?

– Но почему улететь? Куда?

– В неизвестном направлении.

– Это секрет от меня?

– От меня тоже.

Она пообещала, что свяжется со мной как только сумеет. Через три дня началась война. Я долго ждал весточки от неё, ходил по всяким инстанциям – но никто ничего не смог мне сообщить. До конца войны и даже позже я всё ещё надеялся на её возвращение. Часто мне снились облака, радуги, метеориты, звёзды, галактические туманности…

Она так и исчезла в неизвестном направлении, но шестым чувством эхолокации я улавливал траекторию её полёта. Не случайно она так хотела и боялась этого: всё выше и выше.

Хочешь жить?

Он ждал этого события: столичная конференция, толкотня среди знакомых и незнакомых, всплеск идей, игра амбиций… Надеялся вернуться в живую профессиональную среду, встать