Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон

class="p1">Артиллерия всегда была ключевым элементом осадной войны, и именно в ее составе — шестнадцать пушек, одиннадцать мортир и тринадцать гаубиц с восемью тысячами боеприпасов — заключалось главное преимущество Аберкромби. Из-за нехватки людей и времени Монкальм не успел захватить холм Рэттлснейк (позже переименованный в гору Дефайенс), который возвышался над озером на семьсот футов, чуть более чем в миле к юго-западу от Карильона. Если бы Аберкромби решил проложить дорогу по склону холма, а затем подвезти к его вершине два или три двенадцатифунтовых орудия, Монкальм был бы вынужден отступить — по крайней мере, с крепостной стены, открытый тыл которой подвергся бы пушечному обстрелу, а возможно, и из самого форта. Даже если бы он решил не использовать холм, Аберкромби все равно смог бы выдвинуть свои гаубицы к краю поляны и разнести в щепки крепостную стену, прежде чем начать атаку на французские линии. Таким образом, решение Монкальма поставить защиту Тикондероги на эти поспешно возведенные укрепления представляло собой авантюру самого крайнего рода[328].

Так случилось, что инженер, которого Аберкромби отправил на разведку французских линий утром 8 июля, был очень младшим лейтенантом, и он провел лишь беглый осмотр, прежде чем вернуться и сообщить своему начальнику, что укрепления можно взять штурмом[329]. Аберкромби не потрудился посмотреть сам или попросить майора Уильяма Эйра — очень опытного инженера, исполнявшего обязанности командира 44-го полка, — дать ему второе мнение. Он также не посоветовался со своим новым вторым командиром, полковником Томасом Гейджем, физически храбрым, но нединамичным офицером; а если и посоветовался, то Гейдж не смог отговорить его от того, что часто делали нерешительные генералы XVIII века, — созвать старших офицеров на военный совет для выбора метода атаки. Традиционно на таких советах командующий устанавливал границы обсуждения, предлагая собравшимся командирам выбрать один из вариантов; в зависимости от своего темперамента и стремления снять с себя ответственность за исход решения, он мог считать или не считать себя связанным их большинством голосов. В данном случае Аберкромби лишь спросил своих подчиненных, предпочитают ли они, чтобы пехота атаковала французские линии в три шеренги или в четыре. Большинство высказалось за три. Аберкромби поблагодарил их за совет, а затем отправил их готовиться к атаке. Он не приказал своей полевой артиллерии выдвигаться вперед с места высадки, где она и осталась. Пехота должна была нести бремя сражения в одиночку.

Сразу же после этого британские скирмишеры — полк легкой пехоты Гейджа (80-й футовый), роты рейнджеров майора Роберта Роджерса и батальон легкой пехоты Массачусетса — выдвинулись к краю абатиса, загоняя французские пикеты и занимая снайперские позиции. Этот авангард из легкой пехоты и егерей, людей, обученных прицеливаться и вести огонь индивидуально и практикующих бой из укрытия, свидетельствовал о тактических изменениях, произошедших в британской службе после поражения Брэддока. Но план атаки свидетельствовал о том, что для Аберкромби мало что изменилось. Он намеревался использовать свои самые дисциплинированные войска самым обычным способом: выстроить их в три длинные, параллельные линии и направить прямо на французскую баррикаду. Они должны были, согласно его приказу, «бодро маршировать, бросаться на огонь противника и не давать огня, пока не окажутся внутри крепостной стены противника». К полудню восемь регулярных батальонов, назначенных для штурма, выдвинулись на позиции, поддерживаемые шестью провинциальными полками, которые должны были действовать в качестве резерва[330].

Атака началась через полчаса по сигналу, по которому более тысячи легких войск бросились вперед к абатису, укрылись среди деревьев и открыли огонь по позициям противника. Позади них, освещая солнечным светом стволы и штыки мушкетов, семь тысяч человек в блестящем алом выстроились вдоль фронта батальонов и оделись вправо, чтобы выровнять свои линии. Двигаясь быстрым шагом под барабанный бой и (поскольку Иннискиллинги находились на правом фланге, а первый батальон Черного дозора — в центре) под вой волынки, регулярные войска двинулись вверх по склону к французской крепости. Несмотря на задуманную точность, атака началась неровно: батальоны справа от британцев вошли в абатис раньше, чем подразделения в центре и слева закончили одевать свои ряды. Начало было неудачным. Как только «красные мундиры» подошли на расстояние выстрела, французы, стоявшие на бруствере, открыли огонь, и абатис начал оправдывать свое название.

«Деревья были повалены так, что сломали наши батальоны еще до того, как мы подошли к укреплению», — писал майор Эйр. «Все, что оставалось делать каждому командиру полка, — это поддерживать и продвигаться вперед так быстро, как они могли добраться до своей земли, и так далее до траншеи». Но разрозненные батальоны, с их людьми, пробивающимися вперед сквозь кошмар ветвей, пней и мушкетов, так и не достигли укрепления. Атака за атакой, великолепно дисциплинированные красные мундиры продвигались к барьеру, но были «Срезаны… как трава», — пишет рядовой из Массачусетса Джозеф Николс, наблюдавший за происходящим из рядов полка полковника Джонатана Бэгли, стоявшего на краю поля. «Наши силы падали очень быстро», — писал он. «Мне было неприятно думать, что еще больше полков должно быть собрано для такой бойни». Прапорщик из другой роты того же полка согласился с ним. «Огонь начался очень жарко, — писал он, — полководцы опустили паки и закрепили свои байарниты, поднялись в порядке, стояли и сидели очень красиво… Ярость разгорелась очень сильно, она держалась около восьми часов, и было страшно смотреть, как убитые и раненые лежат на земле, у кого-то из них сломаны ноги, руки и другие конечности, кто-то ранен в тело и очень смертельно ранен, слышать крики и видеть, как их тела лежат в крови, и земля дрожит от огня стрелкового оружия, — это было так ужасно, как никогда, что я видел»[331].

Если смотреть на эту рухлядь было горестно, то маршировать в ней, должно быть, было сущим адом.

Нам приказали [бежать] к укреплению и пробраться внутрь, если удастся, — вспоминал позже один из выживших. — Но их ряды были полны, и они убивали наших людей так быстро, что мы не могли овладеть ими. Мы укрылись за деревьями, бревнами и пнями, прикрываясь, как могли, от вражеского огня. Земля была усеяна мертвыми и умирающими. Так случилось, что я оказался за пнем из белого дуба, который был настолько мал, что мне пришлось лечь на бок и вытянуться; шары падали на землю в двух шагах от меня, и я слышал крики людей и видел, как они умирали вокруг меня. Я пролежал так некоторое время. Человек не мог стоять прямо, не подвергаясь ударам, так же как он не мог стоять под ливнем, чтобы на него не