Рогачевский узел. От обороны к наступлению - Василий Карасев

ждал меня. Подхожу, а самой страшно: что же будет? По часовому видно, что промерз вояка. Тоненькая шинель и сапоги, пилотка на ушах. Вижу, взгляд немца остановился на моих ногах. От длительного пути мне было тепло, и выглядела я полной противоположностью оккупанту.

В это время немец оскалился и стал тыкать пальцем в валенки, как бы требуя: «Снимай!» Вот, думаю, какой гад. А как же я пойду? Немец принялся орать и уже начал снимать с плеча карабин. Делать нечего, стянула один валенок. Он набросился на теплую обувь, как зверь, но здесь у него вышла «осечка». Сижу в снегу, стаскивая второй валенок, а сама наблюдаю, как этот верзила пытается втиснуть ногу в мой валенок. Немец остервенело продолжает пытку, но валенок явно ему мал. Он в гневе сыплет проклятия, а на моем лице появилась усмешка. Думаю, какое счастье, валенки останутся при мне. Мародер, заметивший мое выражение лица, сразу перекосился от злости. Бросив валенок, он стукнул кулачищем мне по носу. Сначала я оцепенела от страха, но потом схватила валенок и, утирая кровь, бросилась бежать.

Бегу с валенком в руке, а сама думаю: «Щас стрельнет, щас стрельнет…» Душа сжалась, сердце в пятки ушло. Не помню, сколько бежала. Сил больше не было. Валенки надела и кое-как добрела до родного села.

А в Рогачево немцы везде. Дошла до дома, а там полно оккупантов. Где укрыться? Пошла к храму, подвал под ним большой. Спустилась и увидела, что там места почти не осталось: подвал полон жителей, только на входе кто-то оставил санки. Присела от усталости и незаметно заснула».

В тот день она могла погибнуть. Но слезы наворачиваются у нее на глаза, когда старушка начинает рассказ совсем о другом случае, произошедшем в один из первых дней после освобождения.

«Наше село сильно пострадало от бомбежек и артобстрелов. Люди вышли из убежищ, и на пороге суровой зимы налаживали жизнь. Самым большим испытанием для народа стало отсутствие еды. В селе было голодно, и люди ходили по деревням, пытались менять вещи на продукты. Наша местная власть – председатель колхоза – мобилизовала молодежь и стариков на работу. Для того, чтобы избежать эпидемий и болезней, предстояло захоронить погибших. Наряд на работу получили и мы: Анна Долгова и старик Гудков. Восточнее Василево мы собирали убитых советских воинов, местом их захоронения выбрали сгоревший крайний дом.

Большой подпол от пожарища был очищен, и в него складывали трупы красноармейцев. Колхоз выделил нам лошаденку, запряженную в сани. Помню, что работали несколько дней и сильно уставали. К востоку от Василево было мелколесье, все перепаханное воронками и усеянное запорошенными снегом трупами. Трудно мне было не столько физически, сколько морально. Такая тяжесть на душе была – насмотрелась на всю оставшуюся жизнь. Так много погибших, молодых и зрелых людей! Даже сейчас, спустя столько лет, слезы сами наворачиваются.

Где-то на третий день, к сумеркам, мы разгрузили очередной мертвый груз и сложили погибших в яму. Присев на сани, мой напарник Гудков закурил. Я тоже присела.

Вдруг со стороны монастыря, от Прожектора, на дороге показалась машина. Армейский командирский «бобик» приближался к Василеву.

Поравнявшись с нами, машина остановилась и из нее вышли двое: командир и шофер-красноармеец. Офицер подошел к нам, и внимательно посмотрев на нас, тихо спросил: «Работаете?»

Мы также тихо ответили: «Работаем». Судя по возрасту и «шпалам» в петлицах, офицер был из старших. Он несколько раз обошел открытую могилу, в которой находилось уже больше сотни замороженных трупов, потом остановился и долго смотрел на погибших красноармейцев. Наблюдая со стороны за этим человеком, я ощутила тревогу. Видно было, что офицер испытывает душевную боль. Он сутулился и нервно сжимал кулаки, на его лице замерло отчаянье. Поборов свою подавленность, он более твердым голосом стал нас расспрашивать: что необычное мы находили, или может быть видели? Наконец он задал последний вопрос: «Мы ищем знамя полка, вы не находили его на поле боя?»

Мы переглянулись, как бы спрашивая друг у друга о находках, но вспомнить что-то особенное не могли.

Офицер потоптался еще на месте, развернулся и медленно побрел к машине. А в это время у меня в памяти, словно пленка кинофильма, проносились лица погибших. Еще в первый день мне запомнилась убитая девушка с толстой русой косой. Я так сожалела о ее гибели! Но там было и еще что-то, оставившее зацепку в памяти. Я окликнула уходящего офицера и рассказала, что когда в могилу мы опустили погибшего бойца-девушку, мне показалось, что из-под воротника застегнутого полушубка выглядывала красная материя.

Это очень заинтересовало командира, и, спустившись в могилу, они с шофером стали перекладывать трупы. Мои догадки так воодушевили военных, что к поиску неизвестной они приступили с большим рвением. Находясь на краю могилы и помня приблизительно место, я руководила поиском. Прошло около получаса, и военные добрались до девушки. Почти стемнело, но та сцена мне запомнилась навсегда. Офицер, расстегнув на погибшей полушубок, обнаружил Красное знамя. Все это происходило в гробовой тишине, далее, склонившись над трупом, он стал что-то шептать. Выбравшись из могилы со знаменем в руках, он сказал, что благодарил погибшую за подвиг, что дал клятву мстить.

Теперь перед нами стоял совсем другой человек, воспрянувший духом. Он улыбался, расцеловал меня и спросил наши фамилии. Он обещал наградить нас за спасение знамени полка.

Мы тогда многого не понимали, но гордость переполняла нас. Фамилии героини, сохранившей знамя полка, мы тогда не узнали, как и имен других бойцов и командиров, погибших под Василево».

Никаких наград и благодарностей А. С. Долгова не получила. Возможно, командование даже не знало о временной утрате знамени полка, а представление кого-то к награде за его находку могло вызвать совсем не нужный офицеру интерес и дать повод для расследования.

Остается выяснить, кому это знамя могло принадлежать. В списках потерь соединений и частей группы Хетагурова за дни боев у Рогачево нет ни одной женщины. Но сейчас на памятной плите захоронения можно найти имена: Маркова Зоя Ивановна (1923 г. р.), погибшая 28.11.1941 г., и Ткачева Зоя Федоровна (1920 г. р.), погибшая 27.11.1941 г. Они служили совсем в другой части. О ее действиях уже кратко упоминалось на страницах этой книги.

17 октября 1941 г. в соответствии с приказом НКВД СССР от 16 октября 1941 г. начальник УНКВД по г. Москве и Московской области приказал сформировать истребительный мотострелковый Московский полк с подчинением УНКВД по г. Москве и Московской области. Командиром полка был назначен полковник Александр Яковлевич Махоньков – заместитель начальника отделения УНКВД по г. Москве и Московской области,