Расплата - Максим Геннадьевич Щербаков

сам обманываться рад). Появились законы о военной цензуре и старый, введенный еще римлянами, принцип cogitationis poenam nemo patitur отступил перед строгими лицами со следами распада.

В феврале на заседании совбеза в вылинявших от тихого отчаяния глазах главы внешней разведки, который с трудом унял дрожь в голосе при выражении верноподданических чувств, случилась такая непроходимая и бессмысленная тоска, такой ужасающий опустошающий страх от неуверенности, что умные подумали «Что-то у нас в Москве нехорошо».

В столичных ресторанах все еще пахло французскими духами, английским спиртным и терпким русским потом. В витринах магазинов продавщицы, красивые как куклы, тасовали бирки с ценниками. На Патриарших либеральная публика, та ее часть, которая решила остаться посмотреть на этот фарс (наша либеральная публика вообще склонна во всем видеть фарс, кроме, разумеется, случаев, когда ей самой хвост прищемят), с видом просвещенным толковала о грядущем социальном потрясении, о казахских визах и мастеркардах, о Бали. Вот какой невероятной жизнью жила страна летом 2022 года. А вы говорите, жизнь стала скучной!

19 АВГУСТА

10:30 утра. Благословенно утро! Наконец-то еду дальше на запад. Со мной в кабине Урала водитель и стрелок (стрелок переключает скорости!). В бронежилетах втроем в кабине Урала тесновато. Слева белеет полоска Азовского моря, справа желтеют поля подсолнечника и ржи, сменяются пыльными деревнями, разобранными блок постами, противотанковыми ежами из бетона и окопами. Земля местами выжжена, а из земли торчит оплавленная арматура.

Въехали в Мариуполь. Уже на подъезде к городу стали появляться разрушенные дома. Вид города превзошел самые мрачные ожидания. Целые пролеты многоэтажек разворочены снарядами и огнем. В некоторых районах нет ни одного целого здания и едва ли многие из этих инвалидов могут быть восстановлены. По городу водитель старается не сбавлять скорость. Показались трубы Азовстали. Циклопических масштабов завод! Выехали из города, повернули на север и оказались в стране золотой ржи, подсолнечника, бахчей и флажков минных полей на обочине. Горячие поля залиты ярким солнцем. Над полями промчался, склонив к земле рожь, короткий теплый ветер. Я попросил водителя остановиться у бахчей и купил у женщины два арбуза.

Через полчаса мы были в городе В. Первое впечатление — ошалеваешь! Сожжены не просто дома — целые улицы. В городе почти не видно гражданских, хотя мы приехали рано, до комендантского часа. По разбитым улицам бродят безмолвные растерянные собаки.

Наша база на окраине города. Раньше здесь были ангары обеспечения ВСУ и украинских нацбатальонов. В ангарах осталась трофейная украинская техника (два танка и две шилки), а прочее имущество, как мне пояснили, было разворовано до нас. Повсюду ящики из-под снарядов, патронов (хотите — наши, хотите — украинские), фрагменты формы ВСУ, остатки наших армейских пайков, бутылки, размокшие сигаретные пачки, стальные головки снарядов, куски шифера и битое стекло. Это мусор войны, который люди оставили на поле брани. И еще… этот запах мочи! С примесью пота, табака и нестираного солдатского белья. Густой терпкий запах прикончил романтическую неправду о войне, которую я впитывал из старых книг и фильмов.

— Подсоби-и! — прокричал голос. Из кузова Урала по стропилам скатили двухсотлитровую бочку с бензином, выгрузили продукты, воду и помогли спустить мой рюкзак. Я познакомился с подразделением, в котором мне предстоит жить ближайший месяц. Связисты. Молодежь. Лица осмысленные живые. Командир связистов — капитан был немногим младше меня. Было ему лет тридцать пять. Светлые смышленые глаза его смотрели с настороженным вниманием. Полковник предупредил капитана о том, что я останусь под его опекой и Тарас Михалыч, как звали капитана, коротко расспросив меня о том, что бы мне хотелось увидеть в первую голову, сразу же пригласил поехать с ним, как он объяснил «помочь с наступлением».

В этом месте нужно сделать одно уточнение, без которого у человека, служившего в советской или российской армии и обладающего музыкальным слухом, при дальнейшем прочтении впечатление от достоверности диалогов могло бы смазаться. Дело в том, что в армии используется совершенно особый волшебный язык. Грамматика и фонетика вроде бы та же, но добавьте в язык капельку яда — междометий, повторов и особого юмора — и язык расцветет новыми красками! В лучшие свои минуты он выплескивается на вас петровскими загибами, большими и малыми; в устах менее опытного пользователя армейский язык звучит грубо и неприятно, но всегда точно, емко и убедительно. Капитан и его команда со мной общались на гражданском русском, но в минуты опасности или сверхнапряжения я слышал язык, на котором говорит наша армия. Не берусь воспроизвести его во всех диалогах, но постараюсь предупреждать читателя, когда мои герои будут переходить на это наречие.

* * *

За столом с картами, отпечатанными на плоттере, сидели двое: начальник артиллерии и второй, похожий на хорька. Из-за ширмы вышел третий — командующий армией с двумя Азартами в руках и преградил нам дорогу (разговор шел на армейском).

— Кто такие? — спросил командующий, обдав нас ледяным взглядом.

Где-то рядом бухнули пушки. Глухо и безобидно словно в вату. Капитан представился, а хорек посмотрел на нас с презрением. Капитан пояснил, что командующий сам просил разместить наш пост у него в штабе, чтобы оперативно делиться разведданными с начартом (капитан посмотрел на начарта) и начсвязи (посмотрел на хорька).

У соседнего корпуса выстрелил 120 миллиметровый миномет. Я вздрогнул. Командующий спросил капитана про здоровье нашего полковника — мол «не болен ли — давно что-то его не видно». Выяснилось, что полковник действительно болен. Болеет за успех наступления. Оттого постоянно на наших постах на передовой, а в штаб, который до наступления находился в подвале далеко от передка, заехать у него времени не было. Другое дело теперь, когда штаб перебрался из подвала ближе к позициям. Командующий улыбнулся волчьей своей улыбкой и посмотрел на капитана не без одобрения. Тут даже начарт оторвался от карты. Начарт подтвердил, что благодаря данным, предоставленным нашим постом, он успел несколько раз отвезти свои батареи из-под контрбатарейного огня украинской артиллерии. Начарт так разошелся, что ухнул сорок процентов успеха первых дней наступления нашим ребятам: мы и его батареи уводили из-под огня противника, и противника помогали накрывать. Чудо, а не работа! Командующий спросил капитана, есть ли какие-то пожелания для улучшения взаимодействия нашего подразделения с его штабом. Капитан ответил, что до сих пор не настроена связь между нашими постами и штабом (кроме артиллеристов).

— Разрешите пояснить? — обратился хорек к командующему.

— Только и жду.

Хорек пояснил, что капитану были переданы радиостанции в количестве необходимом.

«Вот, сука», — подумал капитан, глядя на хорька ласково и с пониманием, а вслух сказал обстоятельно,