Город под прицелом - Андрей Михайлович Авраменков

Я приблизился к лавочке возле одной из девятиэтажек, присел и закурил. Почти год назад бросил, проклятая аритмия тогда замучила, но весной опять взялся за старое.

Люди шли на работу, дети выбегали играть, мужики выгуливали собак, прислушивались к звукам битвы. А лица какие-то спокойные, почти отрешенные; меня это очень удивило, ведь битва происходила через несколько домов отсюда. Я не увидел никаких отличий от обычного дня, все просто шли по своим делам. Только немного в спешке. Наверное, так и надо.

Зазвонил мобильный телефон — представители одного радио хотели узнать про обстановку в городе. Я сообщил, что почти на месте боя, и попросил перезвонить чуть позже, ведь сам я пока ничего не знаю, кроме того, что написали очевидцы в Сети.

Продолжил свой путь и вскоре оказался во дворе, напротив которого, скрытый домами, располагался Луганский погранотряд. Разрывы снарядов били по ушам и по душе. Внутри дворов стояли несколько машин и десяток повстанцев. Возле подъездов толпились местные, наблюдавшие за ходом конфликта. Я подошел к ним и начал расспрашивать.

— Да у меня пули холодильник пробили, — рассказывал невысокий парень. — Вон мой балкон, — он указал на свою квартиру на первом этаже. Угол дома выглядывал из-за другой девятиэтажки, погранотряд оттуда можно было хорошо разглядеть. Затем он показал мобильный телефон. В районе динамика корпус был поврежден. — В руке держал, когда попали.

Этот крепыш родился в рубашке. Что меня удивляет — он совершенно спокоен, не трясется, словно в него каждый день стреляют. Да, луганчане суровы.

Я снова закурил, присесть негде, лавочек здесь я не нашел. Ежесекундно раздавались взрывы и выстрелы. С крыш стрелял снайпер или даже несколько. Мерзкие щелчки СВД, а я думаю, это именно она, били по нервам сильней всего. Резкий короткий звук. Единственный, от которого у меня шли мурашки по телу. После каждого противного выстрела из винтовки мне казалось, что стреляют именно в меня, потому что звук шел сверху — прямо надо мной. С какой именно крыши вели огонь, непонятно. Я думаю, со всех близлежащих домов.

От сильного грохота срабатывала сигнализация у всех автомобилей в округе, даже у стоявших через несколько дворов. В армии я не служил, поэтому не мог по взрывам понять, какое оружие применяется. Впоследствии выяснилось, что били минометы, подствольные гранатометы. Говорят, даже из РПГ стреляли.

Страх. Я приехал сюда именно из-за страха. Он витал рядом, брал в плен жильцов несчастных домов, пытался заполнить сердца бойцов на передовой с обеих сторон. Одно обстоятельство меня успокаивало — я на работе, я занимаюсь журналистикой, я освещаю событие. Если меня ранят или убьют, я не буду жалеть, потому что сам приехал сюда и знал, на что шел. Я люблю журналистику не настолько, чтобы отдать за нее жизнь. Но сидеть спокойно в редакции в тот день я просто не мог. Я должен был увидеть, что происходит. Должен был понять. Огненная чума мин и горячая сталь патронов начали уничтожать мой город.

…Подъехала скорая помощь, откуда-то вывели раненного в ногу ополченца и подтащили к медикам. Раненый — уже немолодой дядька, бодрый и веселый, с разорванной штаниной и залитой красным ногой. Он присел на бордюр между двумя домами, где стояла скорая, спокойно закурил, а врачи начали обрабатывать ему рану и бинтовать ногу…

Я не увидел никого из своих местных коллег. Казалось бы, какая возможность проявить себя, приехать на место событий и снять собственный материал о начале боев в городе. Зато здесь было много российских корреспондентов. Несколько каналов, может, еще кто-то из печатных и интернет-изданий. Всех не знаю, далеко не со всеми знаком, но лица уже примелькались. Вот российский журналист выходит на простреливаемую территорию между домами и начинает работать в кадре, вести прямую трансляцию. Оператор и корреспондент в бронежилетах и касках с аббревиатурой TV. В тот момент я мечтал, чтобы у меня тоже была такая амуниция и я мог подойти ближе к позициям, где жизнь и смерть неразрывно сплелись, залезть на крышу и осмотреть подъезды домов, в которых, по словам жителей, выбиты стекла, на ступеньках пятна крови и бинты. Но мне приходилось довольствоваться тем, что есть: держаться на безопасном расстоянии.

…Интенсивность перестрелки из стрелкового оружия и минометов настолько возрастала, что оставаться в самом ближнем к бою дворе стало страшно, и люди, в их числе и я, отошли за угол к подъезду другого дома. Гремело — будь здоров. Душа уходила в пятки, внутри все напрягалось, организм мобилизовался, инстинкты начинали проявлять себя, при этом обычного страха не было. Был животный инстинкт — тело и разум в таких ситуациях переходят на созданный творцом автопилот. Это был первый бой, свидетелем которого я стал.

День был теплый, но пасмурный. Начался мелкий дождь, кто-то спрятался под козырьками подъездов, кто-то под деревьями, раскинувшими в начале лета свою прекрасную зеленую сильную шевелюру. Обычных мирных жителей собралось довольно много, может, человек двадцать. В основном — молодые парни и девушки.

Сигареты быстро кончились. Я подошел к мужчине лет пятидесяти, на вид типичному советскому слесарю или токарю. Спросил про курево, он угостил, и мы закурили вместе. Он нервничал, сразу видно. У остальных зевак, ради зрелища остававшихся тут, не такие лица, более спокойные, словно происходящее вокруг — фильм или игра. Но для этого человека нахождение возле погранотряда сложно назвать развлечением.

Не помню, как я сформулировал вопрос. Наверное, так: «Живете здесь?».

— У меня сын там, внутри, — сказал мужчина. Глаза его повлажнели. — Он в Крыму служил. А когда полуостров стал российским, его сюда направили служить, домой.

Я начал успокаивать его. Никогда в жизни я не успокаивал совершенно чужого человека. Мне показалось, что ему стало немного легче.

— Ничего с ним не будет, живым выйдет, — достаточно жестко и по возможности уверенно сказал я.

Чуть позже я услышал обрывки разговора по телефону одной женщины со своим сыном, который тоже находился в погранотряде.

— Сыночка, как ты? Что с вами? Где… вас закрыли и не выпускают? А с кем они тогда перестреливаются?..

Как рассказали ополченцы, огонь ведут военнослужащие из других областей Украины, местных же закрыли и держат как заложников. Правда это или нет? Судя по всему, правда.

Сигареты купить негде, все магазины поблизости закрыты.

Наступило небольшое затишье, сильных взрывов нет, только автоматный огонь. Несколько человек, в их числе и я, снова подобрались ближе к домам на передовой. Все утро поблизости ошивался пьяный молодой парень. Я всегда