Расплата - Максим Геннадьевич Щербаков

сильный ветер относил их слова за красные флажки, выставленные по границе минного поля и жидкой посадки, в которой были спрятаны танки, так что я никак не мог разобрать, о чем они говорят. Я крутился вокруг оператора, стараясь расслышать слова танкиста, но посадка была узкая и чтобы не оказаться на поле с флажками или на открытой дороге, где меня могли заметить с беспилотника, я два раза случайно попал в кадр. Оператор посмотрел на меня, как смотрят на деревенского дурачка и закатил глаза. Тут за посадкой ударили наши ураганы, я споткнулся, а оператор с ядовитым злорадством бросил в мою сторону, — «Страшно? А нехуй тут шляться, в кадр лезть». Я вышел на дорогу и пошел вдоль посадки, поглядывая по сторонам. Мимо меня на мотоцикле с коляской проехали два солдата с девушкой. У девушки было гордое заносчивое лицо и золотистые волосы, заплетенные в толстые пряди. Она почему-то показалась мне очень красивой, похожей на ведьму. В посадке были замаскированы еще несколько танков. У одного из них танкисты перебирали ящики с инструментами. Я подошел и мы разговорились с их командиром. Он разрешил мне залезть в танк и пока я пытался устроиться на месте механика водителя, он много и с придыханием рассказывал о своей машине. Рассказывая, он гладил броню, словно это живое существо и в глазах его разливался совершенно особенный свет. Я окончательно застрял в узком ущелье люка мехвода и думал только о том, как выбраться наружу. Наконец я вылез и стал помогать с чисткой пушки. Мы разобрали ресивер и керосином стали оттирать нагар со ствола. Пока мы с командиром чистили пушку, солдаты собрали инструменты в ящики и прибрались у своих лежаков около танка. Это был самый молодой экипаж в роте, возможно — на всем фронте. Командиру было 23 года, механику-водителю — 19, а стрелку 18 лет. Оказывается, срочники, отслужившие три месяца, вправе заключить контракт. Так эти мальчишки оказываются на войне. Вспомнились слова какого-то адмирала из Генштаба о том, что срочники в СВО привлекаться не будут.

Перед сном командир роты рассказал о танковом бое под Новодонецком. Говорили о войне, об украинцах, о нас. Я привык к тому, что солдаты и офицеры настороженно делились со мной мыслями. К моему удивлению, комроты высказался прямо — первопричинами наших неудач стали бестолочь в командовании, плохое взаимодействие между подразделениями, извечно дрянная связь. Последнее обстоятельство не было бы так обидно, если бы не мы придумали радио. Досадно еще, что никто не может объяснить цели кампании — то ли выровняем границу Донбасса и замиримся, то ли пойдем до самой Польши — где границы этой «демилитаризации» и «денацификации»? Интересный человек. Мы беседовали у входа в крошечный флигель, когда мимо нас прошел командир танка, с которым мы чистили орудийный компенсатор. Руки его были по локти вымазаны в саже, черные жирные следы были на лице и одежде. Комроты оглядел молодого командира и зловеще поманил его пальцем.

— Ты что же это, Сафонов, а? Почему в таком виде?

— В каком? — удивленно спросил Сафонов и немного смутился, глядя то на комроты, то на меня.

Комроты бешено заворочал глазами и я от греха подальше спрятал свои руки в карманы.

— Марш умываться! Грязь соскобли с себя, Аника воин (снова покосился) и танкист бодрым маршем прошел к умывальнику.

По рации сообщили, что в засаду угодил БМП с журналистами, которые приехали к танкистам вместе со мной. Оказалось, что на этом участке завелся украинский танк-одиночка. Он выслеживает нашу легкобронированную технику, расстреливает ее и исчезает. И вот БМП с журналистами стала жертвой именно этого охотника. Для командира наших танкистов этот украинский танк стал костью в горле, но выследить его пока не удавалось. Позже мы узнали, что в этот раз обошлось без двухсотых. Среди экипажа БМП были раненные, а журналисты и вовсе отделались легкой контузией.

26 АВГУСТА

Двое старшин из прифронтовой полосы раздобыли самогон и отказались прибыть в расположение танковой роты, а один из них угрожал товарищам оружием. Комроты и замкомроты отправились поднимать дисциплину, а я напросился с ними. Во-первых, скучно без дела. Во-вторых, там, куда мы едем, находится один из участников обороны Павловки и я рассчитываю узнать у него подробности боя. К тому же жара спала и можно путешествовать с комфортом.

Легонько поигрывал ветерок листвой деревьев, под которыми вольно стояли человек десять танкистов и на лицах их трепетали улыбки предвкушения. Командир стоял к ним спиной, а лицом к старшине, невысокому лысеющему человеку в жилетке. Глубокие мышистые глаза жилетки вероятно из-за неожиданного приезда комроты были особенно печальны, а щеки серебрились трехдневной щетиной и нервенно подрагивали.

— Это на вас что? — вежливо спросил командир старшину и пальцем легонько ткнул его в жилетку.

— Форма, — не поднимая глаз, тихо ответил старшина.

— Так, хорошо. Пусть будет форма, — в глазах командира блеснули недобрые искры, — А что за форма, знаете?

— Форма ВС РФ.

— Ага. А вы, значит, — военнослужащий?

— Так точно.

— Вот как!? А раз так, то скажите-ка мне, голубчик, как называются те, кто уклоняется или, например, не являются по приказу отца-командира?

— Я думаю…

Глаза командира прищурились и голос возвысился.

— Мне неинтересно знать, что вы думаете. Отвечать на вопрос!

Старшина как-то скрипнул горлом, а командир загремел:

— Сми-ррна!

Все вздрогнули и вытянулись в струну, голос командира загремел как кавалерийская труба.

— У меня так служить нельзя.

— Я…

— Молчать!

Старшина сжал губы и больше ничего не сказал, а командир закурил и повернулся к замкомроты:

— Увести. Где этот… второй?

Ввели второго. Это был коренастый человек с удивительно узким горизонтом лба и небритым припухшим лицом. Он стоял, пошатываясь, смотрел на командира мутноватыми глазами и… курил, посыпая пеплом выпуклый живот над неряшливо застегнутыми штанами. Командир окинул второго взглядом и молнии исковеркали его лицо.

— Почему мотню не застегиваешь, конское быдло?

Второй, глазами следуя за взглядом командира, скосился на свои штаны и попробовал застегнуть. Пальцы его плохо слушались и он покраснел, виновато улыбаясь. Командир сделал страшные глаза.

— Да ты пьян!?

Дерзкое выражение загорелось в глазах второго. Он отставил ногу вольно и, слегка путаясь языком, молвил.

— Н-ну пьян… Ну и что!?

Командир подошел ко второму в упор и проговорил:

— Я ж тебя за такое выебать могу.

Сигарета падучей звездой выпала изо рта второго, а на лице расплескался ужас. Командир посмотрел в расширившиеся глаза второго и добавил с нескрываемой брезгливостью:

— Но тебе ж это понравится.

Командир повернулся к замкомроты и между ними состоялся короткий разговор,