Черная капелла. Детективная история о заговоре против Гитлера - Том Дункель

Шенберг. Их разместили в здании школы. Невероятная роскошь — мало того что здесь были окна, так еще и матрасы выдали. Бонхёффер нежился в лучах закатного солнца у окна и все пытался запомнить парочку русских слов, которым его терпеливо учил лейтенант Кокорин. Заключенных из Регенсбурга разместили в соседнем классе. Два дня передышки, им дали целых два дня передышки. Атмосфера царила почти праздничная. В субботу местные жители принесли узникам немного еды — в основном картошку. Охрана смотрела на такие вольности сквозь пальцы. Более того, узники могли читать и даже делать разминку, а Пейн-Бест и вовсе вытащил из своего чемодана электрическую бритву — настоящее волшебство! — и предложил всем желающим побриться. Казалось, война и горести ее где-то далеко. Казалось, никакого народного суда не существует. Казалось, вновь возможны солнце, весна и свобода.

В воскресенье утром арестованный за дружбу с Гёрделером лидер немецкой Консервативной партии Герман Пундер попросил Бонхёффера провести службу. Поначалу Дитрих отказывался, но уступил, заметив интерес со стороны атеиста Кокорина. Бонхёффер прочитал фрагменты из Книг Исайи и Петра, провел молитву и прочитал проповедь о духовном воздействии тюремного заключения.

Заключенные находились в Альпах — там же, где разворачивалось действие любимого романа Бонхёффера — «Витико». Но в нацистской Германии счастливая развязка истории благородного рыцаря невозможна. Когда закончилась служба, в класс вошли двое неизвестных. Один из них громко произнес: «Заключенный Бонхёффер, пройдемте с нами»[895]. Это стало тяжелым ударом. Пастор замер, собираясь с мыслями, а затем трижды написал свое имя («Дитрих Бонхёффер, священник») и адрес в книге, которую хранил с Рождества: «Сравнительные жизнеописания» древнегреческого историка Плутарха. Книгу он оставил на столе посреди класса. Бонхёффер попросил капитана Пейна-Беста передать его добрые слова епископу Джорджу Беллу — он наклонился и шепотом сказал: «Это конец. А для меня — начало жизни»[896].

Охранники вывели пастора на залитый солнцем двор и посадили в машину. Фридриха Бонхёффера везли в концлагерь Флоссенбюрг.

68

Гром среди ясного неба

В четверг, когда Бонхёффер и другие узники Бухенвальда прятались от налета в тюремном подвале, следствие по делу 20 июля достигло кульминации. Генерал Вальтер Буле, назначенный начальником управления вооружений, переехал в новый кабинет на военной базе Цоссен. Ранее эти помещения занимал абвер. Среди прочего в наследство Буле достался и закрытый сейф, ключ от которого был утерян. Вызвали слесаря. В сейфе обнаружили двенадцать черных папок — несколько тысяч страниц военного дневника Вильгельма Канариса и доклады абвера. Фактически это была полная партитура «Черной капеллы»[897]. Документы в сейф перед самоубийством сложил подполковник Вернер Шрадер. Он тайно использовал второй сейф в Цоссене.

Буле передал обнаруженные документы генералу СС Иоганну Раттенхуберу, главе личной охраны Гитлера, а тот отправил папки Эрнсту Кальтенбруннеру и начальнику гестапо Генриху Мюллеру. Выдержки из дневников быстро попали на стол Гитлера. Документы подтверждали худшие подозрения относительно Канариса и высокопоставленных офицеров абвера. Отныне все обнаруженные ранее документы получали подтверждение: не оставалось сомнений, абвер неоднократно связывался с британским правительством, составлял пошаговые инструкции для заговорщиков, передавал врагу информацию о датах вторжения весной 1940 года.

Гитлер был в ярости. Масштабы измены оказались даже больше, чем можно предположить. Естественно, заговорщиков следовало устранить, причем немедленно. Гитлер вызвал Кальтенбруннера и Мюллера, и днем 5 апреля было принято решение провести «скоростные» военно-полевые суды. Не заставил себя ждать и список обвиняемых.

Тем вечером гестапо сообщило лейтенанту полиции Августу Шмидту, который нес службу в полицейском госпитале на Шарнхорстштрассе, что заключенный Ганс фон Донаньи уже завтра должен быть переведен в концлагерь Заксенхаузен[898]. Шмидту приказали держать эту информацию в секрете, но тот был сторонником Сопротивления и сразу же уведомил Альбрехта Титце. Судя по срочности, ничего хорошего Донаньи не ждало. Доктор Титце позвонил Кристине, и та поспешила в госпиталь. Титце тайком провел ее в палату Ганса — встреча могла оказаться последней.

Время поджимало, а решение все никак не находилось. Титце и Донаньи подумывали о совместном бегстве, возможно в Швейцарию, но, увы, это лишь мечты. У обоих были семьи, и они понимали, какая судьба ждет их близких. Титце предложил лишь один выход: накачать Донаньи снотворным, чтобы судья решил, что он слишком болен, чтобы предстать перед судом. В полночь доктор принес бокал красного вина с люминалом. Перед уходом доктор Титце велел своему помощнику через несколько часов дать Донаньи еще одну дозу люминала[899].

В пятницу около восьми часов утра — через два года после того как Ганс фон Донаньи и Дитрих Бонхёффер были арестованы — Альбрехт Титце увидел перед главным входом в госпиталь невозмутимого Франца Зондереггера. Он ожидал, когда прибудет машина гестапо, чтобы забрать Донаньи. Титце спросил, можно ли проститься с пациентом. Зондереггер отказал. Разговор вышел напряженным.

«Это конец для Донаньи?» — «Это его собственная вина, — ответил Зондереггер. — Как он мог действовать против фюрера, который дал ему столько? Мы знаем, что Донаньи стоял за заговором 20 июля». — «Куда вы его забираете?» — «Не знаю», — солгал Зондереггер. «Ему предъявили обвинение? Будет ли суд?» — «Мы уже собрали все улики против него. Больше нам ничего не надо». — «Это означает смерть?» В ответ Зондереггер пожал плечами — и этого было достаточно[900].

Прибыла машина. Почти бессознательного Донаньи подхватили и затолкали на заднее сиденье.

Примерно в два часа дня в Заксенхаузене состоялось заседание военно-полевого суда. Судья СС Оскар Хоффман был председателем «тройки». Все было как обычно — никаких свидетелей, никакой стенограммы. Обвинителем выступал Вальтер Хуппенкотен. Донаньи пришлось защищаться самому. Врач СС осмотрел обвиняемого и признал достаточно здоровым, чтобы предстать перед судом, хотя тот не мог даже подняться с носилок. Позже Хуппенкотен утверждал, что Донаньи произнес «большую речь» в суде. Конечно же, это была ложь: Титце так накачал Донаньи люминалом, что тот едва понимал, что происходит.

После пятичасового заседания судья Хоффман признал Ганса фон Донаньи виновным в государственной измене и приговорил его к смерти. Казнь, правда, пришлось отложить: приговоренному следовало набраться сил, чтобы подняться на эшафот. Когда полубессознательного Донаньи выносили из зала суда, он поймал взгляд гестаповского следователя: «Скажите, я действительно враг государства?»[901]

Вопрос был риторическим, и ответа он