Как крестьян делали отсталыми: Сельскохозяйственные кооперативы и аграрный вопрос в России 1861–1914 - Коцонис Янни

Тот механизм, который земцы обнаружили на местах, заставил кооперативных деятелей пересмотреть свое понимание социальных процессов, происходивших в русской деревне: вместо картины однообразной и всеобщей бедности они увидели пестрое полотно социальной эксплуатации, борьбы и дифференциации[56]. Когда Яковлев в 1872 г. обрисовывал необходимую форму для ссудо-сберегательных товариществ, он утверждал, что «село или волость не представляют широкого разнообразия состоятельностей» и практически все хозяйства «подходят под один уровень одинаково нуждающегося населения». Он осознавал различия между крестьянскими хозяйствами, но указывал, что главное — это моральные качества, искренность и честность вовлеченных в дело индивидов, а не их материальное благосостояние[57]. Конечно, немного богатства можно было увидеть в русской деревне, если смотреть на нее из окон помещичьей усадьбы или из губернского города, но экономические различия между крестьянскими хозяйствами были вполне достаточными, чтобы спровоцировать неожиданный рост самой разнообразной активности действующих кооперативов. Уже в 1874 г. Санкт-Петербургское отделение обнаружило, что в некоторых случаях беднейшие крестьяне не допускались в кооперативы как не способные вернуть полученные ссуды. Для многих общественных деятелей понятие «богатый крестьянин» было оксюмороном, а концепция единообразия русской деревни не могла объяснить доступные наблюдению результаты развития аграрных кооперативов[58].

Однако опыт с кооперативами подсказал реформаторам, что «богатые» и «сильные» не были чужаками или незваными гостями в бедной деревне; из этого следовал закономерный вывод, что богатые сами являются теми же крестьянами, элементом новой или по-новому воспринимаемой социальной стратификации, державшей в тисках русскую деревню с того момента, как Освобождение открыло ее для свободного рынка и новых «капиталистических» отношений. Оказалось, что кооперативы были не только весьма далеки от помощи жертвам этого процесса, но еще и помогали богатым, то есть тем, кто мог себе позволить купить пай в 50 руб. и возвратить ссуду в срок. Еще опаснее было другое обстоятельство. Московское уездное земство утверждало, что доминирующие в кооперативах крестьяне сами в ссудах не нуждаются, но берут их для того, чтобы ссудить их своим же односельчанам под большие проценты. Пермское губернское земское собрание с 1882 г. стало отклонять все прошения о новых ссудах на том основании, что они используются кооперативами в интересах богатого меньшинства деревни[59].

Но когда члены кооперативов распределяли полученные по ссудам деньги более справедливо, местные деятели жаловались, что это приводит к чрезмерному рассеиванию средств среди большого числа домохозяев, а это, в свою очередь, понижает шансы получателей на повышение продуктивности их хозяйств из-за малой величины денежных вложений. В такой ситуации вся деревня могла вступить в кооператив и успешно пересадить туда свои общинные обычаи. В крайних же случаях община и кооператив срастались, и тогда сельские старосты выступали в роли правления кооператива, а земские ссуды распределялись поровну между всеми членами наряду с другими ресурсами, принадлежавшими общине. В Пермской губернии в 1872 г. земство просто передавало деньги общинам с тем условием, что они образуют кооперативы[60].

Вначале Яковлев заявлял, что подобная практика естественна и объективна, исходя из равенства русской деревни в бедности, в чем он был совершенно уверен. По его мнению, это и отличало русские кооперативные товарищества от немецких: «Необходимость открыть доступ в товарищество этому главному большинству населения, — доказывал он, — и необходимость гарантировать им пользование кредитом от захвата нескольких, часто господствующих в селе кулаков, заставили [кооперативы. — Я.К.] ввести одинаковый кредит для всех членов…»[61] Колюпанов, напротив, приводил доводы в пользу того, что «немногочисленные кулаки» — это в действительности как раз те крестьяне, которые, скорее всего, будут использовать полученные ссуды эффективнее всех остальных, что это ядро, состоящее из тех зажиточных заемщиков, которые собираются возвращать взятую ссуду. Кооператив позволял таким крестьянам преследовать свои экономические цели теми способами, которым община усиленно противодействовала с помощью механизмов коллективного принятия решений и уравнительных порядков. Основная функция общины состояла в том, чтобы гарантировать, что каждое хозяйство сможет прокормить всех своих членов, а для этого все общество должно быть уверено, что ни одно из хозяйств не завладело непропорционально большой частью скудных общинных ресурсов. Наложение общинных принципов и уравнительных обычаев хозяйствования на кооперативные означало, что каждый кооператор имел достаточно средств для того, чтобы оплатить небольшие личные расходы, но абсолютно недостаточно для того, чтобы внести в свое хозяйство кардинальные улучшения. Если именно община должна была стать основой для активных кредитных операций, то это упрощало задачу уравнительного распределения денежных средств среди крестьян-общинников, что и было сделано через уже существовавшую сеть сельских и сословно-общественных банков на уровне общин, сел и волостей[62].

Колюпанов одним из первых сделал однозначный вывод, что община и кооператив — сами по себе отнюдь не являются дополняющими друг друга институтами или последовательно сменяющими одна другую ступенями исторической эволюции — это несовместимые и взаимоисключающие образования. Он писал, что общинный способ распределения занятых сумм «совершенно уничтожает основную задачу кредита: по существующим обычаям, истекающим из самой сущности поземельной общины… крестьяне все полученное на волость или на общество делят поровну, поголовно, так же они потребуют и раздела этого фонда (выданного в ссуду) или выдачи каждому по равной ссуде… Если десяти крестьянам нужно по 10 руб., т. е. 100 руб., а в кассе… 50 руб., то могут быть удовлетворены только пять, а раздел… кассы по 5 руб. всем десяти человекам не есть уже кредит — это действие филантропическое…»[63]. Колюпанов рекомендовал использовать процесс избирательного членства, чтобы сократить вероятность банкротств и гарантировать, что ссуды будут использованы членами товариществ продуктивно. Этот подход был созвучен западноевропейским теориям, по которым изначально строились русские кооперативы; но вскоре (особенно в 1870-х и 1880-х гг.) он вступил в противоречие с преобладающим взглядом на цели, которым должны были служить кооперативы. Земства, стимулировавшие развитие кооперативов, будучи полугосударственными учреждениями, считали своим долгом прежде всего препятствовать обнищанию большинства крестьянского населения, а не способствовать улучшению положения его меньшинства.

Другая практика, делавшая кооперативные товарищества похожими на общину, фигурировала в типовых образцах учредительных документов для товариществ. Это была круговая порука (коллективная ответственность) членов по долгам внешним учреждениям: все участники коллектива в любой момент могли понести всю ответственность за долги одного. Подобная особенность существовала и в некоторых немецких товариществах и основывалась на том предположении, что если все члены ответственны за долги каждого, то они будут внимательнее оценивать надежность новых членов, совместно принуждать заемщиков возвращать ссуды вовремя и помогать своим товарищам по кооперативу, когда это будет действительно нужно. В 1870-е гг. казалось разумным перенести круговую поруку также и в русские кооперативы: земства и правительство собирало налоги с крестьян, пользуясь тем же механизмом, что было законодательно закреплено в качестве отличительной черты крестьянского сословия.