От Александровского централа до исправительных учреждений. История тюремной системы России - Александр Викторович Наумов

Конвойный караул состоит из нескольких человек, и здесь должна быть особая слаженность коллектива. Самый длинный маршрут — от Иркутска до Хабаровска — длится 9 суток. Попробуйте все это время провести в замкнутом пространстве без привычных благ цивилизации — телевизора, радио, газет. Плюс специфическая армейская пища. Минус общение, которое сводится только к отрывочным командам по службе. Что и говорить — тяжела служба. Вот мнение одного из сотрудников о специфике службы в спецвагоне.

— Мне в первое время все в таком вагоне было дико. Я начинал здесь свою службу с обычного часового. Бывает, ходишь по коридору, смотришь за порядком в «камерах» и слышишь: «Начальник, дай закурить». А разговаривать с заключенными категорически запрещается. Ну ладно, идешь дальше, и вдруг видишь, что из какой-нибудь «камеры» дым валит. Это кто-то из зэков все же нашел табак и спички, закурил. Хотя перед конвоированием их обыскивают, забирают все опасные предметы, в том числе спички. Курить в вагоне нельзя. Так они что делают: сунут голову в рукав фуфайки и курят. Тут уж до пожара недалеко.

С заключенными, нарушающими в пути следования режим, проводят воспитательную беседу. Если она не действует, его изолируют, помещая в отдельную «камеру». Самая крайняя мера — приковать наручниками к какому-нибудь выступу в стене.

Лет десять назад произошел случай, о котором до сих пор вспоминают ветераны конвойной службы. В вагоне было около ста заключенных, которые вдруг стали требовать: «Хотим курева и чифиру!» Их попытались угомонить, но в ответ кто-то из зэков истошно заорал: «Братва, давайте раскачаем вагон, пускай он перевернется!»

Поезд набирал ход. Без того покачивавшийся вагон действительно стал сильнее мотаться из стороны в сторону от топота десятков ног. Ситуация грозила стать критической. В камерах улюлюкали, колотили в решетки, свистели. И вот тут-то проявил находчивость начальник караула. Он спокойно подошел к «камере», в которой сидел зачинщик всего этого беспорядка, и так же спокойно сказал:

— Ну и качайте вагон, вам хуже будет. Мы выпрыгнем, а вы останетесь.

В тот же момент бунт прекратился. До Иркутска вагон дошел уже без происшествий.

Сотрудники конвоя признают, что перевозить женщин намного хлопотнее, чем мужчин. Они чаще нарушают режим: стучат по решеткам камер, что-нибудь выкрикивают, требуют курево.

— У меня был такой случай, — вспоминает мой собеседник. — Из Анзебы в Иркутск нужно было доставить одну женщину. Ее привезли к поезду, посадили в вагон, а она выкрикивает: «Не хочу ехать!» Ну как так не хочет? Мне нужно выполнять приказ — везти ее. Помещаю эту особу в камеру, откуда она вдруг начинает говорить, что порежет себя. А мы не имеем права обыскивать женщин, и я только ломаю голову, чем это она собралась себя порезать. Может, и вправду у нее есть нож? Ладно, думаю, посмотрю, что будет дальше. И вижу, как она достает откуда-то бритву и режет себя по запястью. Потом кричит мне: «Бинт есть?» Я молчу. Она опять: «Принеси бинт». Я в ответ: «Покажи руку». Показывает, а там чуть-чуть кожа срезана, для жизни неопасно. Видно, что хотела, как говорят, на понт взять. Ну ничего, потом успокоилась.

Время от времени конвойным караулам приходится перевозить женщин-заключенных с малолетними детьми либо беременных. И тогда в спецвагоне появляются распашонки-пеленки, развешанные по камерам, гремят погремушки, слышится детский плач. Таких мамаш всегда сопровождает медработник. А часовым приходится то и дело бегать за кипятком и разводить сухое молоко. Родившие в заключении больше думают не о детях, а о возможной амнистии в связи с появлением малолетнего ребенка. К своим ни в чем не виноватым детям они зачастую относятся так халатно, что конвою приходится даже напоминать непутевым мамашам, когда пора кормить ребенка.

Сотруднику конвойного караула разрешается спать в сутки не меньше четырех часов, но не больше шести. Со сном борются, принимая в больших количествах кофе. Сначала это помогает бодрствовать, но спустя какое-то время аукается головной болью.

— Я люблю в свободное время почитать книжку, — продолжает мой собеседник. — Поначалу службы брал в дорогу книги и кроссворды. Но ничего путного из этого не вышло. В отведенное для отдыха время начинаю читать — не оторвусь от книги. А когда подходит время заступать на пост, хочу спать. Так на собственном опыте убедился, что сотрудника караула ничто в пути следования вагона не должно отвлекать.

Василий родом из Баяндая. В поселке трудно было найти работу. Посоветовавшись с женой, поехал в Иркутск, устроился в Управление по конвоированию. Между командировками каждый раз уезжает домой, к семье. Вот и получается, что живет в Баяндае, а работает в Иркутске. И таких ребят, что несут свою нелегкую службу в иркутском конвойном карауле, а живут за тридевять земель от областного центра, немало. Один из начальников караулов между своими командировками ездит аж до… Тайшета, где живут его жена с ребенком. Несколько дней там, несколько дней на службе. В своем роде вахтовый метод. Жить-то на что-то надо, вот и приходится крутиться.

Глава восемнадцатая

Избиратели за решеткой. — «Посылки» из администрации. — «Курьер» спешит на съемку. — Два рубля на одного подследственного. — «На пять часов впереди Кремля»

В Иркутске самый необычный избирательный участок — в следственном изоляторе. Оказавшийся за решеткой, такой избирательный участок вызывает повышенный интерес у представителей местной прессы. Телефон в моем кабинете постоянно звонит. Журналистов интересует все: и подготовка к выборам, и предстоящая процедура голосования, и количество подследственных избирателей.

Как ни парадоксально, но первые препятствия на пути проведения такой кампании в следственном изоляторе создал новый закон о выборах. Ведь как было раньше? На основании личных дел подследственных составляли их списки. Потом шли по камерам: кто желал, тот получал бюллетени. Однако иначе сложилось на этот раз. Согласно закону, находящиеся в местах временного пребывания люди включаются в списки избирателей на основании паспорта или заменяющего его документа. И при условии наличия открепительного удостоверения. В этом и был камень преткновения.

Большой процент подследственных автоматически выпадал из списков по весьма тривиальной причине: из-за отсутствия у них прописки. Ведь нельзя было получить открепительное удостоверение по месту жительства, которого нет. Предваряя итоги избирательной кампании, в Главном управлении исполнения наказаний буквально схватились за головы: в пенитенциарных учреждениях области вне списков оказались почти три тысячи избирателей.

За несколько дней до выборов я наведался в иркутский следственный изолятор.