Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2003)

Еще за несколько дней до полета Пауэрса Ментюков с товарищем перегоняли два Су-9 из-под Рязани за Мурманск, к норвежской границе, просидели на боевом дежурстве. И новое задание — перегнать из Новосибир­ска в белорусский город Барановичи новенький, с завода, “нулевой” Су-9. В канун Первомая он приземлился на промежуточном аэродроме под Свердлов­ском, в Кольцове, чтобы дозаправиться. Сообщил о задержке в Москву дежурному по полетам. Приказано было оставаться на месте.

Вот как это вспоминается Ментюкову: “А утром меня будит дежурный, и я мчусь по срочному вызову на аэродром. Там уже меня ждут на телефоне из Новосибирска. Приказ: “Готовность № 1”. Я бросаюсь к Су-9, занимаю место в кабине, и на связь со мной выходит командующий авиацией уральской армии ПВО генерал-майор Юрий Вовк. Он сообщает приказ “Дракона”: уничтожить любой ценой реальную высотную цель, “Дракон” передал — таранить.

Ментюков имел право отказаться. Он сказал: “Наводите!” Только попросил: “Позаботьтесь о жене и матери”. Жена Людмила ждала ребенка.

Отдавал ли он себе отчет о степени опасности? Конечно! Если таран на любой высоте всегда риск, то на высоте 20—22 тысячи метров — это просто неизбежная гибель: ведь летчик не мог катапультироваться, без высотно-компенсирующего костюма его бы просто разорвало, как воздушный шарик.

Итак, слово Игорю Ментюкову: “Иду в направлении Челябинска минут 17, а на связь никто не выходит. Подумал: направили и забыли. Но тут в наушниках раздалось: “Как меня слышите?”. “Нормально”, — отвечаю. “Следуйте этим курсом”. Позже: “Топливо выработал в баках?” — “Нет еще”. Тут же: “Бросай баки. Пойдешь на таран”. Сбросил баки. Команда: “Форсаж”. Включил форсаж, развернул самолет на 120 градусов. Меня начали выводить на 20-кило­метровую высоту. Через несколько минут сообщают: “До цели 25 километ­ров”. Включил прицел, а экран забит помехами. Сообщил об этом. Решил применить ви­зуальное обнаружение. Но у У-2 скорость 750—780 километров, а у меня две с лишним тысячи. Не вижу цели. Когда до цели оставалось километров 12, мне сообщили, что она делает разворот. Делаю и я разворот. Мне сообщают, что обгоняю цель и проскакиваю ее. Генерал-майор Вовк кричит мне: “Выключай форсаж, сбавляй скорость!” — “Нельзя выключать!” — я просто рассвирепел, поняв, что на КП не знали, как использовать и наводить Су-9.

Приказы с КП следовали один за другим, и Ментюков их неукоснительно выполнял. “Уходи из зоны, по вам работают!” — “Вижу!” Появились сполохи взрывов — это уже работали ракетчики дивизиона капитана Николая Шелудько, от которого У-2 сумел уйти, вовремя выйдя из зоны поражения и огибая Свердловск.

Ментюков тоже уходит из зоны огня, но ему снова сообщают о цели — она сзади. “Но я чувствую, что падаю. Ведь шел без форсажа. Скорость снизилась до 300 километров. Свалился до 15 тысяч метров. С КП: “Включай форсаж!” А это невозможно, он включается только при 550 километрах. В это время загорается лампочка — аварийный остаток топлива. Наведение сорвалось”. Ментюкову дают указание — тянуть до аэродрома Кольцово.

“После посадки, прямо у самолета, меня встречали несколько полковников и двое в штатском. Садитесь, говорят, поедем с нами на КП. Но тут кто-то из встречающих увидел, что в нескольких километрах с неба падает что-то блестящее. Спрашивают меня: “Что это может быть?” Я вопросом на вопрос: “МиГи давно взлетели?” Гул их был слышен, и я предположил: МиГи сбросили баки. Однако потом выяснилось, что падали осколки самолета-шпиона У-2 “Локхид”.

Вскоре после того, как стало ясно, что самолет-нарушитель сбит, на аэродром командного пункта приехал командующий авиацией уральской армии ПВО генерал-майор Вовк. Он меня знал, служили вместе в учебном центре в Савостлейке, потому сказал: “Слава Богу, Ментюков, что все обошлось”. Он имел в виду, что Пауэрса сбили. Если нарушитель ушел бы, скандал разгорелся бы крупный”.

Для Ментюкова “эпизод” на этом не закончился — была еще “комиссия по расследованию”. Было многолетнее молчание. И мысленное прокручивание эпизода в минуты раздумий над жизнью — и горьких, и светлых.

*   *   *

До того как произошло главное событие, американский самолет-шпион пробыл в воздушном пространстве Советского Союза больше трех часов, зайдя на глубину 2100 километров от границы! И если бы он шел в стороне от Свердловска, ракета бы его не достала. Правда, были приведены в боевую готовность зенитные средства в районе Мурманска, Вологды, Архангельска, по всей границе с Финляндией, на Кольском полуострове. Но все зависело от того, попадет он в их зоны или нет, так как сплошной зоны зенитно-ракетной защиты у нас не было. Так что ответственность свердловских ракетчиков была колоссальной.

Для молоденьких ребят-ракетчиков это была первая в жизни боевая тревога. Импульсы цели были нечеткими, на экране радиолокатора мерцали еле уловимые всплески. И все-таки расчет сержанта Виталия Ягушкина не терял ее. Все ждали команды. Но вот самолет-нарушитель изменил направление, стал входить в зону, где мог быть поражен ракетой. Теперь все зависело от точности определения момента пуска ракеты. Наконец приказ Воронова: “Цель уничтожить!” — “Цель поймана!” — “По цели 8630 тремя ракетами — пуск!”

Выстрел Воронова оказался просто снайперским! Нa многократных и многочасовых допросах в Москве Фрэнсис Пауэрс нарисует ясную картину центрального события. Он услышал хлопок и увидел вспышку оранжево-желтого цвета в хвосте самолета, после этого почувствовал удар в спину, кото­рый сдвинул кресло пилота к приборной доске. Он понял, что у самолета отваливается хвост. Мало того, что самолет стал падать, — он стал развора­чиваться и, крутясь, как бумажный лист, опускаться вниз. Пауэрс, по его словам, катапультироваться не мог, потому что ноги были под приборным щитком и их (или хотя бы одну) оторвало бы. Он знал также, что в самолете несколько килограммов сильного взрывчатого вещества, которое сработает через несколько секунд после катапультирования, чтобы самолет не попал в руки противника. Он был обречен. Тогда Пауэрс, падая, решил дождаться высоты, когда уже можно будет дышать без кислородного прибора, и вылезти через верхний фонарь. На высоте 11 километров он начал вылезать из самолета, справился с кислородными трубками, сбросил фонарь, вылез из кабины, оттолкнулся от самолета и на парашюте стал спускаться. Это прои­зошло на высоте 4,5 километра. Уже можно было дышать без кислородного прибора.

В Вашингтоне было воскресенье, 1 час 53 минуты. В Москве — 8 часов 53 ми­нуты. Историческое мгновение. Но этого еще не знает противовоздушная оборона.

Локатор на станции, управляющей полетом ракеты, изображает самолет в виде светящейся яркой точки. Такой же точкой выглядит и ракета, и осколки тоже. Драматичность момента в том, что Воронов не понял, что самолет сбит, что на экране — не специально запущенные Пауэрсом помехи, — например, контейнер с металлическими лентами, — а осколки сбитого нашими ракет­чиками самолета. Поэтому Воронов доложил, что самолет поражен, но продол­жает отмечаться на экране.

В штабе тоже подумали о применении помех. Полковник С. В. Гайдеров отдает приказ командиру соседнего дивизиона: сбить самолет (а по сути, уже обломки “Локхида” У-2. И тогда по падающему самолету ударили две (или три) ракеты капитана Николая Шелудько. Пауэрс перевалился через борт за несколько секунд до удара этих ракет.

В это время, как вспоминает генерал-майор Семен Потапович Панжинский (в 1960 году — подполковник, начальник политотдела бригады зенитно-ракетных войск ПВО, где служил майор Воронов), наблюдатели не на экране, а уже визуально увидели падающий самолет и снижающегося парашютиста. И только тогда доложил командованию, что цель № 8630 поражена. Затем он организовал “группу захвата” и отправил ее к месту падения парашютиста.

*   *   *

…Перед вылетом в Свердловск Главком войск ПВО страны, генерал армии Сергей Семенович Бирюзов поехал на Красную площадь. Доложив Хрущеву ситуацию по телефону в 9 часов 30 минут, он, по его приказу, приехал в Кремль, откуда через Мавзолей поднялся на трибуну с личным докладом: шпион сбит, летчик жив. Хрущев распорядился о немедленном вылете экспертов. С ними был и Геннадий Сергеевич Легасов.

В это время по команде “Ковер” все самолеты на территории Советского Союза были посажены на аэродромы. Ни один самолет не имел права нахо­диться в воздухе — только военные самолеты по команде противовоздушной обороны. На бирюзовской машине с пропусками домчались через все демонстрационные оцепления (ведь в 11 часов уже начался парад) во Внуково, где из всех самолетов выбрали Ту-104, и в Кольцово прибыли, когда самолет с плененным Пауэрсом на борту взлетал по направлению к Москве.

Вся группа экспертов отправилась на место падения самолета Пауэрса. Нашли крылья, обломки, дольше всего искали двигатель, упавший в болото. Все было тщательно обследовано. Сохранились огромные рулоны пленки, плотная катушка спасла их от засвечивания, и экспертам удалось рассмотреть все объекты, которые Пауэрс фотографировал с воздуха.