Мой Кир Булычёв, мой Рэй Брэдбери и другие мои писатели… - Андрей Викторович Щербак-Жуков

а обязанность». Особое удовольствие пытливому читателю может доставить процесс сопоставления разных текстов – в «Беспокойстве» можно найти ответы на загадки «Улитки…», то, что в окончательном тексте глубоко зашифровано, в раннем – лежит на поверхности. Так, например, загадочное «Одержание», оказывается, происходит от словосочетания «Одержание победы над врагом»! Нава берёт скальпель, потому что Лес принуждает её убить Кандида… И таких небольших открытий читатель в процессе чтения этой книги сделает немало. Он сам превращается в исследователя, сотворца писателей, историографов, литературоведов и издателей, соединивших свои творческие силы в этом издании. И в этом главное достоинство книги – заставлять читателя думать.

Что же касается упомянутых в самом начале недостатков, то они хоть и забавны, но крайне незначительны. Все они – следствия того, что исследованием фантастики у нас в стране всё ещё занимаются либо энтузиасты-любители, не имеющие серьёзной литературоведческой базы, либо профессионалы, обладающие научным инструментарием, но крайне поверхностно знающие сам предмет исследования.

Так, к примеру, в статье А. Кузнецова «“Улитка на склоне”: критическая рецепция – анализ реакции критиков, литераторов и читателей» приводится цитата из книги «История советской фантастики». Приводится она на полном серьёзе, со сноской и по всем правилам… Вот только нигде не поясняется, что текст этот является вовсе не серьёзным историографическим исследованием, а, напротив, пародией, интеллектуальной шуткой, литературной фальсификацией, созданной известным в литературных кругах критиком и подписанной гротескным именем Рустам Святославович Кац.

Или ещё: статью А. Лапудева «Продолжение следует!» открывает эпиграф, который «приписывается М. Муркоку». Любителям фантастики эта шутка понятна, но у когото может вызвать и законное недоумение: кем приписывается? Фраза «Настоящие герои не умирают! Они вновь появляются в продолжениях!» позаимствована автором у американского фантаста Роберта Асприна. Она также служит эпиграфом к одному из романов его «Мифологического цикла». Конечно же, придумал её сам Асприн, как и ещё не один десяток эпиграфов, «приписываемых» Гамлету, Чингисхану, Марии-Антуанетте, Наполеону Бонапарту, Икару, Люку Скайуокеру, лейтенанту Рипли и другим историческим персонажам и героям художественных произведений. Писатель-пересмешник таким образом намекнул на то, что у его коллеги Майкла Муркока главные герои всех произведений являются инкарнациями одной и той же личности… Для серьёзной литературоведческой статьи такое использование эпиграфа представляется не очень корректным.

Эти мелкие в общем-то недочёты говорят об одном – о том же, о чём я говорил в начале статьи: профессиональным литературоведам не стоит столь высокомерно относиться к фантастике, её нужно знать и всерьёз изучать, тогда возрастёт профессионализм и любителей-энтузиастов. Фантастика – часть единого литературного процесса. Она неотделима от других направлений, в первую очередь от того, что принято называть серьёзной литературой.

«Сталкер». Версия 1.0

Сколько существует кинематограф, столько существуют фильмы-экранизации. И столько же ведутся споры о том, до какой степени могут проявлять творческую свободу режиссёры, которые адаптируют известные литературные произведения. Перефразируя поэта Василия Жуковского, размышлявшего о сущности перевода с одного языка на другой, хочется задаться вопросом: автор фильма-экранизации – раб автора литературной первоосновы или его соперник? Параллель вполне обоснованная, поскольку перевод сюжета с языка одного жанра или вида творчества на язык другого сравним с переводом с языка одной нации на язык другой… Причём особую строгость ревнители литературы проявляют именно к кинематографу. Почему-то никому в голову не приходит обвинять композитора Петра Ильича Чайковского в вольностях по отношению к тексту романа в стихах Пушкина «Евгений Онегин». И сам Пётр Ильич, и его брат весьма смело дописывали и переписывали Александра Сергеевича. Даже в литературном отделе Большого театра не знают, какие строчки либретто кем написаны. Впрочем, Чайковского мы любим не за это…

Одной из самых спорных экранизаций был и остаётся фильм режиссёра Андрея Тарковского «Сталкер», в основу которого легла повесть Аркадия и Бориса Стругацких «Пикник на обочине». Любители фантастики наотрез отказались признавать картину, которую во всём мире отметили как шедевр и одно из величайших достижений кинематографа. Даже Аркадий Стругацкий на вопросы, связанные со «Сталкером», отвечал весьма обтекаемо и уклончиво, что-то вроде того, что эта кинокартина, несомненно, является выдающимся произведением, но к их с братом повести имеет весьма опосредованное отношение.

А ведь картина могла получиться совсем другой. По крайней мере, в этом был уверен худсовет «Мосфильма», когда запускал проект в производство.

60-е годы стали временем фантастики. Лирики спорили с физиками. Молодёжь грезила межпланетными полётами, пела: «На пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы…» (кстати, автор текста – Владимир Войнович, который позднее будет выслан из страны) и «Утверждают космонавты и мечтатели, что на Марсе будут яблони цвести…». Всесоюзным кинохитом стала драма из жизни учёных-физиков (!) «Девять дней одного года». Когда и где такое могло быть ещё?

Фантастическая литература стала невероятно популярна; и её признанными лидерами стали Аркадий и Борис Стругацкие. Сквозь упоительный флёр мечты об обществе, главную роль в котором будут играть представители научной и творческой интеллигенции, легко читался социальный подтекст. Чуть позже он позволит чиновникам от культуры сказать, что Стругацкие переносят в будущее пережитки прошлого. Но тогда, в конце 60-х – начале 70-х годов, они видели в них только популярных авторов. Художественные советы (а в те времена именно они играли главную организующую роль в кинопроцессе, выступали в виде коллективных продюсеров) подталкивали режиссёров к фантастике, привлекали фантастов к написанию сценариев.

Андрей Тарковский в 1975 году уже был автором четырёх полнометражных фильмов, один скандальней другого. И если на фильмы «Андрей Рублёв» и «Солярис» кинематографическое начальство ещё как-то могло закрыть глаза, посчитав их просто неудачными и скучными для массовой аудитории, то «Зеркало» их совсем озадачило. Этого непонятного чиновники, считавшие себя знатоками искусства, в те времена особенно пугались. Кроме того, они старательно берегли интеллектуальную невинность массового советского зрителя, и главным лозунгом, под которым происходили запреты, был: «Народ не поймёт!». А Тарковский в это время написал сценарий об Эрнсте Теодоре Амадее Гофмане и вынашивал планы фильма «Уход Льва Толстого». Но с его репутацией осуществить эти работы было весьма проблематично. И вот тогда, по всей видимости, исключительно как к политическому манёвру он прибегнул к экранизации повести Стругацких «Пикник на обочине». Он считал, что этот фильм без проблем пройдёт все инстанции, будет легко запущен и быстро завершён. Вот какие доводы в доказательство этому приводит Андрей Тарковский в письме своему другу, драматургу и редактору «Мосфильма» Леониду Нехорошеву: «1) фантастика; 2) одна серия; 3) очень интересная…» Всё было верно подмечено и верно рассчитано – Нехорошев поддержал Тарковского на худсовете, фильм был легко запущен, а в 1977 году две трети материала были сняты.

Конечно,