Сборник статей - Пути России. Новый старый порядок – вечное возвращение? Сборник статей. Том XХI

Наряду с чисто биологической заслуживает быть упомянутой еще одна – можно сказать, предельно эссенциалистская – концепция этничности. В основу этой версии положено предположение о существовании некоей уже не «органической» в точном значении термина, но совершенно особой, так сказать, «собственно этнической», субстанции. По логике этого допущения, этническая субстанция (этничность) в той или иной исторически особенной форме необходимо соприсутствует в каждом отдельно взятом человеке, определяя его этническое своеобразие; соответственно, различные этносы – это своего рода агрегированные объединения людей, обладающих одной и той же этничностью. Если смотреть ретроспективно, такая трактовка вынуждает предположить, что своеобразная этничность каким-то неведомым образом обреталась «первопредками» каждой этнической группы и затем неким таинственным путем (передача «по крови» вроде бы исключалась) переходила ко всем их потомкам. Наряду с этим сторонники эссенциалистского подхода обыкновенно все же делают довольно сильный акцент на нежелательности кросс-этнических браков, так как у потомков подобных союзов якобы происходит «размывание этничности» и обусловленная этим «утрата идентичности». Также нельзя не отметить достаточно очевидные параллели между «субстанциальной концепцией» этничности и идеей О. Шпенглера о существовании строго обособленных и непроницаемых друг для друга культур/цивилизаций, порождаемых различными «прасимволами». Суть обеих концепций в том, что люди в каждом случае представляются тотально замкнутыми в своих культурных мирах существами, фатально обреченными на непреодолимое непонимание и питаемую этим враждебность к «чужим». Отсюда соблазнительно легко выводятся глубокомысленные «объяснения» характерных для наших дней осложнений и неурядиц, как внутренних, так и международных. Одной из главных причин переживаемого человечеством ХХ – ХХI вв. перманентного кризиса объявляется прогрессирующий рост миграционных потоков, обусловивший нарастание интенсивности контактов носителей различных культурных традиций. Все это-де может только катализировать развитие конфликтов между «цивилизациями»[420].

Задаваясь вопросом о состоятельности субстанциальной концепции этнического, следует отметить, что, во-первых, как уже отмечалось, базовое ее допущение довольно сильно отдает мистикой, поскольку остаются непроясненными и природа этнической субстанции, и способы обретения «начальной этничности», и каналы ее передачи от предков к потомкам. Во-вторых, субстанциальная концепция, как и родственная ей биологическая, сталкиваются с довольно серьезным затруднением. Считая этническую принадлежность индивидов проявлением некоторой присущей им «неизменной природы» (органической или какой-то иной), сторонники обеих версий не могут дать внятного объяснения ни многообразию этнических общностей, ни наблюдаемым в истории изменениям форм этнокультурной интеграции. Эволюция этих последних в лучшем случае увязывается с нарастанием кросс-этнических браков и обусловленной ими метисацией потомства. Однако факты, приводимые в трудах многих и многих исследователей процессов этногенеза, недвусмысленно свидетельствуют о несостоятельности таких объяснений[421].

Другое – полярно противоположное – направление в этнологии может быть охарактеризовано словами одного из крупнейших авторитетов отечественной науки, академика В.П. Алексеева. «Биологический характер этносов, – пишет ученый, – опровергается, и, напротив, их историческая природа подчеркивается крайней неустойчивостью их биологической структуры… разнородные расовые элементы внутри народа охвачены единой культурой, представители их говорят на одном и том же родном языке и ощущают себя носителями самосознания одной и той же общности людей. Наоборот… морфологически сходные или даже почти тождественные народы (буряты и якуты, например), говорят на языках разных языковых семей и имеют… резко своеобразные культурные традиции… история… дает нам много примеров этнической консолидации и возникновения крупных народов… на основе… заведомо исторических факторов, без какого-либо влияния биологии или географии. Итак, исторический характер этносов несомненен…»[422]

Эта позиция дополняется еще одним, методологически весьма важным положением. Оно было сформулировано Г.Г. Шпетом еще в 1920-х гг.: «…лишаются прежнего буквального смысла рассуждения о “духе” и “душе” коллектива как какого-то “взаимодействия”…единственно реальных индивидов; сам индивид – коллективен, и по составу, и как продукт реального взаимодействия. <…>Реален именно коллектив… и притом реален в своей совокупности и в силу своей совокупности»[423] (курсив мой. – В.К.). В наши дни эта идея становится особенно актуальной, поскольку в научной и философской литературе сегодня явно преобладает точка зрения методологического индивидуализма. В этой связи следует особо подчеркнуть, что предложенный Шпетом принцип никак не связан с подходом, согласно которому социальные образования (общества или организованные группы людей) могут рассматриваться в качестве самодеятельных субъектов. (Заметим попутно, что имеющий широкое хождение термин «субъекты международного (и/или федерального) права» корректен лишь в очень специальной, чисто юридической трактовке.) Тезис о «реальности коллектива» лишь указывает на социальную сущность человеческих индивидов, чье формирование в качестве субъектов деятельности возможно только в социокультурной среде и только посредством интериоризации смыслов и значений, несомых совокупностью «кодов культуры».

Такое понимание позволяет обосновать положение, согласно которому специфизирующей чертой этнических общностей, позволяющей отличить их от других форм социальной интеграции, как раз и является присущая им исторически сложившаяся культура. Под этой последней сегодня понимается системная совокупность информационных программ, направляющих деятельность Человека общественного. К числу важнейших признаков, определяющих культурное своеобразие этноса, относятся общий всем его членам язык (вербальная речь, включающая лексику самоописания), а также множество существующих в тесной связи с ним иных, невербальных «культурных кодов». В терминах П.А. Сорокина, структурообразующим ядром, лежащим в основании системного единства всякой культуры, выступает триада разделяемых ее носителями базовых «смыслов – ценностей – норм», задающих основные характеристики присущих людям стандартов и стереотипов поведения. Наконец, особым критерием является этническое самосознание – свойственное членам группы представление о характерных для всех ее членов своеобразных чертах, сводимое к формуле «мы, отличные от других». Такое самосознание являет собой всегда необходимую, но – подчеркнем это особо – никогда не достаточную характеристику исторического бытия этнических общностей.

При этом, как представляется, объективные критерии этнокультурной принадлежности должны расцениваться как более весомые в сравнении с субъективными восприятиями и самооценками, свойственными входящим в этнос индивидам. (Не принимая слишком всерьез делавшиеся по ходу недавней переписи населения нарочито эпатирующие заявления ряда людей об их принадлежности к этносам «дельфинов» или «марсиан», отметим все же, что одного только субъективного убеждения человека недостаточно даже и в том случае, когда он вполне искренне идентифицирует себя с этносом своих предков, но при этом не знает ни их языка, ни обычаев.)

Однако, даже настаивая на решающем значении объективных критериев этничности, нельзя отрицать, что в обыденном мышлении сознание своей этнической принадлежности является важнейшей составляющей как мировоззрения в целом, так и обусловленной им мотивации социального поведения. Но как раз в силу этого обстоятельства особенно важно в каждом конкретном случае учитывать возможность довольно серьезных содержательных отличий в представлениях об общем «мы», бытующих в одном и том же народе в разные исторические эпохи, а также на разных уровнях общественной иерархии. Наряду с этим уже в индивидуальном опыте представлению о некотором конкретном «мы» могут отвечать группы людей, состоящие из индивидов, воспринимаемых как «свои» в силу близости по языку, мировоззрению, обычаям, «происхождению»; эти главенствующие признаки чаще всего дополняются более специфическими, присущими уже только отдельной конкретно взятой группе. Наряду с этим в обыденном сознании, которое, как правило, не связано с постоянной саморефлексией, привычное «мы» по преимуществу выражает эмоционально окрашенное внутреннее переживание индивида. Здесь ощутимо преобладает прочувствованное осознание своей принадлежности к некоторой наглядно представимой общности, причем, как это ни парадоксально, границы такой общности могут быть и не очень четкими, размытыми. Непременной составляющей такого комплекса представлений является также сознание (порой сильно акцентированное) присущих «нам» сравнительно с «другими» – «чужими» – отличий (реальных, а то и вымышленных).