Почему гибнут империи - Александр Петрович Никонов

равно Рим проявил гуманность, не уничтожил его, не обложил данью и даже сохранил карфагенскую политическую автономию и весь цивилизационный облик города (нравы, обычаи предков, религию). Если уж не уничтожен Карфаген, то и подавно не нужно стирать с лица земли города иберов, галлов… Живой Карфаген нужен Риму как маяк гуманизма. Рим славится своей справедливостью и милосердием. Таковы мы, римляне. И уничтожив Карфаген, мы уничтожим все лучшее в себе, свою самость. Римская идентичность базируется ведь не только на том, о чем говорит Катон, — на старых и жестких патриархальных традициях, а на сбалансированном сплаве старого с новым. Для этого сплава мы возьмем все лучшее из прошлого — душевное благородство и справедливость, а из современности — эллинскую культуру с ее гуманизмом и наукой, без которых так и останемся варварами… Отринем излишнюю непреклонность и жесткость старины, как легко отринули ее в женском вопросе! В общем, «к людям надо относится мягше, а на вопросы смотреть ширше» — таков был пафос партии гуманистов.

Трудно сказать, кто был более неправ в этом споре. Могла ли аграрная по своей сути экономика того времени выдержать груз подобного гуманизма? Не рановато ли было? Не знаю. Знаю только, что Карфаген был разрушен, а Римская империя в конце концов пала.

Впрочем, пока что до падения далеко. Пока что у нас перед сенаторами стоит Катон и готовится привести свой последний аргумент за войну на уничтожение. Марк Порций, видимо, судящий о людях по себе, решил надавить на жадность сенаторов — в Карфагене он набрал с дерева плодов инжира. Смоквы были здоровенные, в отличие от мелких римских. Высыпав из подола перед сенаторами эти крупные ягоды, Катон поманил:

— Земля, рождающая такие плоды, лежит всего в трех днях морского пути от Рима!..

В это время в Карфагене к власти пришла воинственная демократическая партия. Партия реванша. А Рим, как всегда, колебался. В его идейном конфликте Древности и Модерна Отцы были еще слишком сильны, а Дети — не слишком влиятельны, хотя и многочисленны. Но Карфаген сам подтолкнул войну.

Когда Рим уже склонился к тому, чтобы решить спор между Карфагеном и Мисиниссой в пользу не дружбы, но справедливости, когда римское посольство вновь появилось в Карфагене и намекнуло карфагенскому парламенту, что они утрясут вопрос с Масиниссой, когда карфагенский сенат начал колебаться… Вот тогда с места вскочили карфагенские депутаты от демократов и обрушились с пламенной ура-патриотической речью на римских послов. Карфагеняне, как мы помним, люди сверхэмоциональные, неврастенические даже. Речь демократов так завела депутатов, что они в патриотическом угаре едва не прибили римских послов. Тем пришлось бежать, чтобы спастись!

Это было оскорбление. И это было еще не все! Подтвердились слухи, что Карфаген спешными темпами строит флот и нанимает армии. Эти спешно набранные армии во главе с Газдрубалом Карфаген бросил на войну с Масиниссой — тем самым формально разорвав мирный договор с Римом, который запрещал Карфагену воевать без римского разрешения.

В Риме была объявлена мобилизация. Она вызвала величайший энтузиазм. Молодежь с радостью записывалась на войну. Давно по-большому не воевали…

Вот тут я сделаю небольшое отступление, а то потом мысль потеряю. Глядя на человеческую историю, можно заметить такую штуку: перерыв в войнах словно бы вызывает у людей и государств некий застой в крови. Очень хочется повоевать!.. Великий XIX век, потрясенный наполеоновскими войнами и гуманизированный успехами науки и литературы, привел просвещенную Европу к мысли о том, что с войнами покончено раз и навсегда. Всего-то чуток прошло, и вот вам, пожалуйста, — две мировой войны, обе — на территории цивилизованной Европы.

Как ошиблась европейская аристократия, предрекавшая конец войнам и наступление эпохи гуманизма! А все потому, что по себе судила о плебсе. Если вы когда-нибудь увидите фотографии европейских городов 1914 года, сделанные сразу после объявления войны, обратите внимание на сияющие лица простых граждан. Война пришла! Полный восторг! Все норовят записаться добровольцами и вернуться домой без ног… Почему так?

В 1939 году Эйнштейн и Фрейд обменялись письмами о том, можно ли искоренить войны. Эйнштейн полагал, что человеку изначально присущ инстинкт разрушения и потому всякая попытка искоренить войны «завершится прискорбным провалом». Фрейд соглашался, он писал, что люди, как и прочие звери, решают проблемы насилием и только мировое государство, которому не с кем воевать, сможет прекратить войны. Ну что тут сказать?..

Эйнштейн был физиком, а не психологом. А Фрейд… По-моему, он чересчур увлекался сексом. Болезненная акцентуация на этой сфере сыграла с ним злую шутку — а как еще можно назвать психоанализ?.. К тому же в позиции Фрейда видно противоречие: если причина войн — лежащая в глубинах подсознания тяга к насилию, то как сможет прекратить военное насилие глобальное государство? Насилие все равно прорвется в той или иной форме. В форме сепаратизма, например, или насильственных преступлений… К тому же во времена, когда жил Фрейд, не было науки этологии. Которая показывает, что отнюдь не все проблемы звери решают насилием. Более того, у животных есть масса программ, направленных на снижение внутривидового насилия… А если бы Фрейд и Эйнштейн обратились к экономистам, те расписали бы во всех подробностях, что в основе войн лежат человеческая выгода и жадность. Известная точка зрения, которая тоже имеет право на существование. В самом деле, пограбить соседей — разве это не причина для войны? Воин и разбойник — одно и тоже. Особенно в древности…

Однако многие современные исследователи считают, что причины войн не столько экономические, сколько психологические. Война позволяет людям получить то, чего им недостает в обыденной жизни, а также проявить свои лучшие качества. Аффилиация, настоящая дружба и взаимопомощь, героизм, осмысленность и наполненность существования, накал чувств и эмоций — вот что дает война. В обмен на жизнь, правда. И этим она напоминает наркотик. На войне все просто и резко очерчено: там враг — здесь друг. Именно поэтому примитивно организованным людям (крестьянам по духу) война так нравится. Да и терять особо крестьянам нечего, кроме своих скучных цепей…

Так было две тысячи лет назад. Так было еще совсем недавно — век назад. И только в сегодняшней Европе объявление войны уже не вызовет радости и энтузиазма. Люди стали совсем другие. Попритухли как-то. Средний класс появился, стиральные машины, кондиционеры, телевидение… Внешнее благополучие и спокойствие вышло на первый план. Развлечений теперь столько, что никакая война не нужна. А что касаемо наполненности жизни, аффилиации… Аффилиация, кстати, — это потребность действовать группой, коллективом, сообща, стадом. Мы же стадные животные!.. Потребность в единении