Сборник статей - Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования

В пьесе «Вид из нашего окошка» (1924) действие происходит в Эдемском вертограде до грехопадения человека. Действующие лица: Адам, Ева, Демон Самаил и его жена дьяволица Лилит, Демон Бегемот, дьяволица Иггерет, ангел слез Сандалфон и ангел смерти Молох-Хамавет. В качестве эпиграфа взяты стихи из концовки «Женитьбы Фигаро» Бомарше («Si ce gai, ce fol ouvrage / Renfermait quelque leçon, / En faveur du badinage / Faites grâce à la raison [Если это веселое, это шутливое произведение / Содержит некоторый урок, / В пользу игривости / Смилостивитесь над рассудком]»). Пьеса определена редакторами журнала как «сатира», но на самом деле она относится к бурлескному жанру, где высокая тема, библейская Книга Бытия, представлена шутливым и ироническим тоном. Язык действующих лиц представляет собой смесь высокого и низкого стиля, с каламбурами и двусмысленными остротами, зачастую с эротическим оттенком.

Сюжет пьесы таков. Жизнь Адама и Евы в Эдемском вертограде очень скучна, они больше не знают, что делать. Им велено «плодиться и размножаться», но они этого не умеют. Их апатичность и тупость вызваны тем, что они не знают Добра и Зла. Такое положение осложняет жизнь демонов, дьяволиц и ангелов, которые не могут выполнять положенные им функции. Ни демоны, ни дьяволицы не в состоянии «соблазнить» Адама или Еву. Ангел слез Сандалфон и ангел смерти Молох-Хамавет по понятным причинам находятся в такой же ситуации. Вызванное данным положением неудовольствие объединяет демонов и ангелов, среди которых царствует полное взаимопонимание; они вместе решают, что нужно «подставное лицо», которое должно убедить Еву съесть яблоко с Древа Познания, чтобы всем стало лучше. Молох-Хамавет выбирается ангелом-доносчиком, которому поручили сразу же доложить начальству о нарушении запрета, чтобы первые люди не успели съесть также плод с Древа Жизни и стать бессмертными. Демон Самаил, муж Лилит, уже проявивший желание совокупиться с Евой, по совету других берет на себя задачу уговорить ее съесть пресловутое яблоко. Коллеги-демоны считают его дураком, особенно Бегемот, который обзывает его «мешком банальности и затасканных формул». После решения соблазнить Еву Самаил торжественно говорит: «Alea iacta est» («Жребий брошен»), а Бегемот восклицает: «(Махнув рукой) Безнадежен! Если его не поразит гром, то задушат цитаты» (С. 24). Такие реплики Бегемота снижают возвышенный тон последующего монолога Самаила, изложенного изысканными амфибрахиями, и создают комический эффект.

В результате Самаил добивается цели, Ева и Адам съедают яблоко, и пьеса завершается раскатами грома и возгласом Бога: «Адам… где ты?». Основная мысль заключается в том, что с обретением плода познания люди становятся по-настоящему человечными, и только таким образом восстанавливается смысл и порядок мира.

Действующих лиц пьесы можно разделить на три сферы: мир человека (Адам и Ева), мир небес (Сандалфон и Молох-Хамавет) и самый многолюдный – мир демонов (Бегемот и Самаил, дьяволицы Лилит и Иггерет). Основной чертой пьесы является установка на юмор, на иронию и на бурлеск; в этой стилистической перспективе обсуждаются различные вопросы философии и нравственности. Несмотря на то что Ярхо использует религиозные, библейские сюжеты, в пьесе полностью отсутствует момент собственно религиозный. Автор рассматривает Библию как литературный текст и использует ее как основу для бурлескного контраста с обыденной ситуацией.

Два слова о взгляде Ярхо на женщин. Гаспаров писал, что Ярхо не был религиозен и не был женат[588]. Хотя филолог цитирует слова Ярхо о том, что жениться можно, когда человек в состоянии «прокормить семью», представление автора пьес о женщинах не очень благородное: они либо дуры, либо холодно расчетливы, но в любом случае развратны. Если прекрасные и сексуальные дьяволицы капризны, как Лилит, или поверхностны, как Иггерет, то первая женщина Ева «прекрасна, как роза, и упряма, как осел» (С. 22).

Юмор ситуации различен в зависимости от «чина» действующих лиц: в диалогах Адама с Евой, например, комический эффект порождается их полной тупостью. Они представлены круглыми дураками сразу в первой сцене (С. 2):

АДАМ и ЕВА (сидят на камне, отвернувшись друг от друга).

АДАМ: Боже мой, Боже мой, Боже мой! – до чего скучно! Ах, зачем я не заржавел маленьким!

ЕВА (она все время говорит равнодушным голосом без интонаций): Не пососать ли корней мандрагоры?

АДАМ: Сосано-пересосано. Надоело до черта. (Молчание.) Послушай, ребро! Не пожевать ли ананасов?

ЕВА: Жевано-пережевано. Числа нет. (Зевает.)

АДАМ: Тощища зеленая… И провались-же в преисподния тартарары самый тот день и час и минута, когда мне впервые пришло в голову созидаться.

ЕВА: Н-да… влопались порядочно…

АДАМ: Ну, хорошо, мне еще простительно: я – первый. Но тебя-то куда несло? Ты-то чего лезла? Видела, небось, мое-то житье?

ЕВА: Ума не приложу. Как-то само собою вышло. Да и тебе всего один день минул. Так еще ничего и не обозначилось.

[…]

АДАМ: Послушай, ребро! О чем ты думаешь?

ЕВА: Я думаю, что ты, может быть, напрасно все время зовешь меня ребром. Я думаю, что это, может быть, очень невежливо. Ведь сказано, что я называюсь «жена», ибо взята от мужа своего.

Юмор демонов, в свою очередь, заключается в издевательстве над первыми людьми, в саркастических размышлениях о глупой организации мира, в ироническом философствовании. Например, третий по счету персонаж, появляющийся на сцене, демон Самаил, услышав разговор Адама с Евой, входит и говорит: «Господи, Владыко живота моего (вот я поминаю имя твое, твое [так!] всуе); видал ли кто подобное дурачье?! А еще суетесь нам подражать» (С. 4). Дальше Самаил старается «скрыться» с Евой в кустах с понятным намерением, но она не в состоянии понять его. Отчаявшийся демон восклицает: «Печаль – не печаль, а смотреть тошно. Если это образ и подобие, хорош же, должно быть, оригинал» (С. 5).

В мире демонов особенно выделяется фигура Бегемота, которая, кстати, поразительно напоминает одноименного кота в романе Булгакова «Мастер и Маргарита»; его высказывания немногочисленны, но когда он говорит, он всегда произносит иронически-остроумные сентенции. Несколько примеров: (oб увлечении Лилит Адамом) «Но вот Ваше новейшее заигрывание с образом и подобием это уже honni soit qui bien y pense [да будет стыдно тому, кто хорошо об этом подумает]» (С. 11); «Полюбите нас умненькими: глупенькими нас всякий полюбит» (С. 16); «дай Бог нашему теляти волка поймати» (С. 20); «С кем поведeшься, от того наберешься» (С. 24). В пьесе Ярхо демон Бегемот смотрит на происходящие события как будто со стороны и представляет, как думается, некое alter ego автора пьесы. Примером тому еще одна сентенция Бегемота, похоже, отражающая воззрения Ярхо: «Поистине, нет умных женщин» (С. 22).

Изображая дьяволиц, Ярхо особенно подчеркивает не только красоту обеих, но и их эротизм. Умная и опытная Лилит изображена следующим образом:

ЛИЛИТ: входит легкой и упругой поступью. – Она дивно прекрасна со своим станом Венеры и абрикосовым teint… Каштановые волосы с бронзовым отливом завязаны пышным узлом и перетянуты диадемой из черных бриллиантов и изумрудов. Глаза тоже – как изумруд, большие и длинные под черными бровями и целым лесом ресниц. На ней наряд из золотистой паутины, который больше показывает, чем скрывает, и больше подчеркивает, чем стушевывает. (С. 9)

Не менее эротична дьяволица Иггерет – изображенная в пьесе, напротив, тупой и простодушной:

Впархивает ИГГЕРЕТ, легкая и стройная брюнетка, очень бледная. Еще совсем молода, но в кругах под слишком большими глазами, в складках слишком алого рта, в нервных ноздрях маленького прямого носа сквозит много преждевременной опытности. То немногое, что на ней надето, – темно сиреневого света, и вокруг бедер – опояска, усеянная аметистами. За спиной два маленьких голубоватых крылышка. (С. 12)

Наивной Иггерет принадлежит лапидарное определение философии, к которой сам Ярхо всегда относился скептически: «Проморгать суть дела ради удачного определения, удел […] философии» (С. 12). Лилит представлена, в соответствии со сложившимся мифологическим образом, как самая развратная. Именно на нее намекает Адам в начальном разговоре с Евой, говоря о том, что они должны «плодиться и размножаться», но не понимают, как это делается:

ЕВА: Еще сказано, чтоб мы плодились и размножались, и населяли землю.

АДАМ: Сказано, сказано… Сказать-то легко; а только шут его знает, как это работается. Словом, ты там – как знаешь: хочешь, плодись, – хочешь, размножайся; а я впредь до ближайшего разъяснения ничего в этом направлении предпринимать не намерен.

ЕВА: И я тоже. Господи! И почему это нам все такое глупое приказано, что и исполнить нельзя?

АДАМ: Не судьба, значит. А я так люблю делать, что приказывают. Я даже готов повторять все эти бессмысленные телодвижения, которым учит меня Лилит, лишь бы не ломать головы ни над чем другим.