Без хлеба. Очерки русского бедствия (голод 1898 и 1911-12 гг.) - Александр Саввич Панкратов

О, они прекрасно знают, куда!

— В России много удельных и кабинетских земель, — говорят они, — почему бы их не раздать нам? Мы отечеству служим... Они же нас стронули с места!..

В Ивановском хорошо осведомлены о хуторской политике правительства.

— Пусть Крестьянский банк нарежет нам в "Рассее" хуторов!

— Но, ведь, хутора надо купить? — говорю. — Даром их не дают.

— Банк рассрочит, подождет. Из первого урожая заплатим...

— А если не будет урожая?

— Взять с нас нечего.

— Продадут ваши хутора, опять вам придется переселяться...

Но они все-таки мечтают. Мечтой и живут.

— Не издыхать же здесь!.. Не суслики мы, а люди.

Скептики из них махают безнадежно рукой.

— Никудышные мы, выбитые из колеи, — определил старый хохол.

А одна старуха так охарактеризовала свой поселок:

— Не живем, а отживаем...

Переселенцы перестали уже смотреть на землю.

Нечего от нее ждать. Смотрят в руки переселенческих чиновников:

— Не дадут ли чего?

Выработалось даже убеждение:

— Должны дать.

Если долго не дают, то переселенцы говорят с озлоблением:

— Завезли и бросили!

— Киргизам же не дают, — говорю я ивановцам.

— Киргизы не русские. Им зачем давать? Они к тому же здешние, коренные. А мы разоренные. Нам податься некуда...

Переселенцы, буквально:

— На полном казенном иждивении.

Правда, как арестантов, досыта их не кормят...

— Кормят, как киргиз лошадь, — говорят с неудовольствием сами переселенцы, — голодом не уморят, но и досыта у них не наешься...

Не знаю, зачем переселенческие чиновники зовутся "чиновниками по водворению". Они теперь больше чиновники по кормлению неудачно водворенных.

Провиантмейстеры.

Помощь начинается с самых первых дней жизни переселенца. Сейчас же по водворении ему дают 100 рублей на дом и 65 рублей на инвентарь.

Не забудьте — он свободен от всех земельных налогов.

Продовольственную помощь здесь начали оказывать еще с прошлого года, когда о голоде не было даже слышно. Был везде урожай. А тут уже был голод.

Осенью давали семенные.

Зимой кормили. Три месяца выдавали по пуду зерном на каждого.

Ранней весной бросили было выдавать. Переселенцы, понятно, стали голодать. Открылись болезни. В одном Уральском уезде было 2000 больных.

Цинга. Тиф.

Стали раздавать больным "пайки".

В июне уже опять кормили всех. Дали по пуду.

Осенью 1911 года выдавали семенные.

В сентябре были общественные работы.

Октябрь и ноябрь — опять выдавали по пуду в месяц каждому.

В декабре снова выдача.

Перед Рождеством поехали просить выдать сейчас январскую ссуду.

— Праздники не с чем встретить.

— А в январе что будете делать?

— Там видно будет.

Весной опять обсеменение.

Сейчас кое-где (в 10-ти пунктах из 65-ти) столовые.

И все-таки:

— "Мало".

Действительно, мало. Голод здесь злой. А главное — он бесконечен. Кормить надо годы, может быть, века...

Переселенцы открыли мне свои дальнейшие замыслы:

— Хотим просить волов и лошадей!

— Денег также на обзаведение!

Самое лучшее переселенческому управлению платить переселенцам определенное месячное жалованье...

— Они нас разорили. Теперь должны помогать.

Кто виновник этой страшной комедии?

Меньше всего переселенец... Он движется стихийной силой нужды. Что с него спросить?

Тот, кто переселяет, должен знать, кого и куда он переселяет.

Нельзя же играть в жмурки. Тут в самом деле, живут люди, тысячи людей, а не суслики...

29.

Среди киргизов. — Кредиты разные, а город один. — Вытеснение киргизов переселенцами. — Враждебные отношения киргизов и переселенцев.

Тургайский и уральский губернаторы рано начали говорить:

— Мы предотвратили голод... Мы вовремя пришли на помощь. Теперь в наших областях нет голодающих...

Но пусть общество не думает, что речь идет о "вверенных им областях". Нет — только о переселенцах.

Киргизов же помощь не коснулась.

— Почему так? — спрашиваю одного чиновника. — Ведь губернаторы здесь не специально переселенческие?

— Конечно... Но кредиты разные.

Важная штука эта разность кредитов. Из-за нее можно умереть с голода. В одном поселке мне рассказывали:

— Приходят к нам в столовую киргизы из соседних аулов. Тощие, худые, голодные, оборванные. Просят: "Корми, умираем!" Я спрашиваю переселенческого чиновника: "Можно?" А он: "Ни под каким видом! Столовая содержится на переселенческие кредиты. Как же можно кормить киргизов?"

Существуют ли кредиты киргизские, — сказать трудно. Известно только, что существует голод киргизский. Знаю я и то, что до 1-го января голодающим киргизам Уральской области не было выдано ни одной копейки денег и ни одного фунта муки. Так мне говорили сами киргизы, когда я посещал их аулы. Не было, конечно, у них и общественных работ. Продовольственный хлеб везли мимо их аулов к переселенцам. Киргизы только щелкали зубами...

В Актюбинске в конце декабря мне передавали:

— Кажется, и киргизам дадут!

Будто бы составляют продовольственные списки.

Списки эти будут проверяться. Затем будут "возбуждены ходатайства". И, наконец (к 1-му февраля — марта — апреля?), будет выдано... из собранного с киргизов же специального капитала.[6]

В Уральской степи мне говорили киргизы:

— Просили, просили... Не дают.

— Кого же вы просили?

— Своих аульного и волостного управителей.

Выше киргизы не идут. Русской кокарды они боятся, как огня...

В ауле №2-й мне пришлось ночевать у старого киргиза. Он взял у меня записную книжку и расписался в ней по-киргизски: "Асан Карасарт". А потом долго смеялся, как ребенок.

Славный дикарь. Он, конечно, принял меня за "начальство", просил, но просил благородно, — не за себя, а за бедных.

— Не оставьте вашу бедноту. Похлопочите!

Я прошелся по избам аула. Голая, неприкрытая бедность. Такая же, как у переселенцев.

Мне еще в поселках передавали:

— Киргизы обычно по миру не ходят. Но ныне их туча просит Христа-ради. Видно, — голод.

Киргизы живут отдельною, своею жизнью. Никто из русских не знает, что творится в их аулах. И не хочет знать. Только догадывается по тем или другим признакам.

Один мануфактурный приказчик рассказывал мне:

— Поехал я весной года два тому назад с товаром в степь. Подъезжаю к аулу. Заглядываю в кибитку, — мертвые лежат. В другую, — без памяти валяются, умирают... В третьей — то же. Много, знать, их погибло....

Говорит равнодушно, как о сусликах.

Киргизы в степи голодают и умирают совершенно без помощи. И никто не старается прийти к ним на помощь:

— Зачем? Киргиз — не переселенец.

Асан рассказал мне о нынешнем годе:

— Пропадаем... Последний скот режем...

Киргиз сеет только просо.