Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека - Я. А. Мильнер-Иринин

избранника и избранницу по сердцу. И, как правило, и здесь, как и во всех последующих возрастах, инициатива будет принадлежать мальчику, на которую девочке придется лишь отвечать. Во-первых, потому, что смелости, отваги и силы, которые по преимуществу привлекают в мальчиках девочек, они, девочки, нередко не лишены сами, тогда как изяществом отличаются лишь они, не говоря уже о том, что красота всегда выигрывала в сравнении с силой; во-вторых, потому, что застенчивость, присущая девочке по природе, не позволит ей «навязать» себя мальчику, хотя в самом стремлении нравиться приоритет, как можно думать, принадлежит ей. И это понятно: стремление нравиться неразрывно с красотой. Впрочем, можно также думать, что это стремление нравиться представителям противоположного пола до определенного возраста почти равномерно распределяется между мальчиками и девочками – именно до того возраста, когда появляются избранник или избранница, т. е. когда появляется уже начало любви. В ранний же период детства, когда девочки стремятся нравиться всем мальчикам, мальчики же – всем девочкам, этот их интерес друг к другу имеет вполне взаимный характер, основывается на равных началах. Но даже в том случае, когда избранница не склонна отвечать взаимностью плененному ею мальчику, она все же всеми силами стремится ему нравиться, чего, по-видимому, нельзя сказать о мальчике, не отвечающего взаимностью девочке, которой он приглянулся. Как правило, стремление нравиться – исконно женская черта, и связано оно, как уже говорилось, с исконною же женскою красотою – сравнительно с мужчиной.

Нечего и говорить о том, что взаимное любование мальчиков и девочек, о котором речь шла выше, носит еще, как правило, вполне идеальный характер, и потому-то оно и рассматривается нами как зачаток истинной любви. К сожалению, еще в очень раннем возрасте проявляется и нездоровое физиологическое любопытство – начало половой испорченности, и взаимный интерес мальчиков и девочек в этих случаях, конечно, ни в какой мере не напоминает собой того взаимного любования между ними, которое составляет, повторяю, зачаток любви. Я подчеркиваю «зачаток», а не «начало» любви, которое приурочивается мною уже к моменту появления избранницы и избранника. Здесь – начало, а там еще только зачаток любви, ибо в любви участвуют лишь двое – даже и в случае отсутствия счастливой взаимности. В раннем взаимном любовании мальчиков и девочек, столько же трогательном, сколько и непосредственном и чуждом нездорового любопытства, в полной мере сказывается чистота детских сердец. И мальчики и девочки наслаждаются взаимным общением, играми, возможностью быть вместе и полезными друг для друга, невольным и незаметным повышением тонуса жизни и жизнерадостностью, атмосферой неосознанного восхищения друг другом – и только. Блажен человек, который сумеет сохранить в себе эту целомудренную непосредственность детства, как сумел ее сохранить герой романа Олдингтона, тот самый Тони, эпизод из жизни которого мы воспроизвели. Но такой человек, к сожалению, редок и поистине достоин настоящей и большой любви, – как поется в известной песне.

Самым трудным, зато и решающим в этом смысле – в смысле сохранения целомудренной непосредственности детства, периодом, поистине переломным периодом является отроческий возраст – период полового созревания. Можно полагать, что нет ни одного мальчика или девочки, для которых этот период прошел бы мимо сознания. Первые признаки половой зрелости повергают и мальчиков и девочек, не заразившихся еще нездоровым любопытством, в особенности же девочек-подростков в крайнее смущение и вселяют в них незнакомое им дотоле чувство острого сожаления, – они физически ощущают, как вместе с детством уходит и целомудрие, безмятежность души, как к их дотоле чистым и романтическим помыслам примешивается чуждый им ранее чувственный оттенок, оскорбляющий их лучшие чувства как нечто недостойное и пошлое… Смятенное чувство это является прямым предвосхищением того удручающего чувства, которое завладевает целомудренным человеком, безразлично юношей и девушкой, но всё же по самой природе вещей прежде всего девушкой, когда они теряют невинность – настоящее чувство грехопадения, от которого способна исцелить только любовь. И здесь природная стыдливость женщины изливается в женскую же любовь.

Если в этот переломный период, когда человек обнаруживает в себе еще только первые проявления половой зрелости, он сохраняет в себе нравственное сознание острого сожаления от их непрошенного вторжения в его жизнь, – он спасён для истинной любви, как она была охарактеризована нами выше, – для любви одухотворенной, поэтической, романтической, возвышенной. Но если он дает себя увлечь наплыву чувств и переживаний, почти неизбежно (почему «почти» выяснится из дальнейшего) сопутствующих такому созреванию, т. е. наполняет свое воображение всякого рода сладострастными картинами, – он собственными руками хоронит свое счастье, ибо ему уже никогда, пожалуй, не удастся изведать во всей их непосредственности, чистоте и поэзии и во всей их нравственной несомненности радостей первой любви. И хуже всего то, что никто и ничто решительно не сможет ему в этом состоянии прийти на помощь. Он на исходе лет, хотя и со щемящей грустью по утраченному счастью и глубоко вздохнув при этом не сможет сказать вместе с поэтом (И. С. Тургеневым): «Как хороши, как свежи были розы…» (Тургенев И. С. Собр. соч.: В 12 т. М.: ГИХЛ, 1956. Т. 8. С. 501). Ведь и в том случае, – зачем же зарекаться, когда таким человеком завладеет истинная любовь, он, хочет он этого или нет, будет почти неизбежно примешивать к ней те сладострастные переживания, которые неизбежно же унизят возникшее в нем настоящее чувство. И ему останется только пенять на самого себя, ибо возврата к утраченному целомудрию не будет. Поистине: береги честь смолоду.

Впрочем, мы описали лишь самый распространенный случай, случай, я бы сказал, классический. Ибо бывает и другой случай, описанный в вышеприведенном отрывке Рич. Олдингтоном, когда целомудренная непосредственность детства сохраняется и в самой чувственности, которая вследствие этого не только не оскорбляет чувство невинности, но и сама возвышается до уровня идеального. В этом случае подросток не испытывает тех страданий от утраченной невинности, о которых мы сейчас говорим, ибо невинность им вовсе и не утрачивается, но сохраняется в чистоте самой чувственности, слиянной с духовностью, образуя вместе с последнею единое высокопоэтическое целое. Но это уже удел очень немногих, удел очень талантливых людей (как людей именно, как человеков что ли), умеющах жить с природой единой и нераздельной жизнью, единым, как говорится, с ней дыханием. И недаром мы на страницах нашего трактата дали столько места Олдингтону для описания такого случая. Легко понять, что было бы и с Тони и с самой Эвелиной, если бы она неправильно поняла руководившее им чистое чувство преклонения перед красотой и диктуемую им потребность прикоснуться к этой красоте («груди нимфы в чаще кустов», чудо прикосновения) и отвергла