Лицом к лицу. О русской литературе второй половины ХХ – начала ХХI века - Олег Андершанович Лекманов

Графиню Кольдкрем озаряла она.

И  стала графиня русалки бледней:

«На свете немало я  прожила дней,

Немало видала чудес я  земных,

Нигде не встречала собак голубых».

Наутро охотиться выехал граф

(Любил он  стрелять тонконогих жираф).

Вдруг видит, в  лесу, где примята трава,

Супруги-графини лежит голова.

Забыл граф охоту любимую тут,

Пришпорил коня, прискакал в домкомтруд.

Он  входит, шатаясь, и  сам он не  свой:

Пред ним за  столом фокстерьер голубой![242]

Увы, то, что казалось лишь многообещающим дебютом, в итоге оказалось едва ли не звездным часом.

Осенью 1922 года Одоевцева в Берлине надолго соединила свою жизнь с жизнью Георгия Иванова (их отношения завязались еще в Петрограде, затем влюбленные охладели друг к другу; в течение некоторого времени Одоевцева даже считалась невестой другого). Тридцать пять лет, проведенных с Ивановым во Франции, вначале благополучных и сытых (Одоевцевой помогал отец, а потом супруги получили хорошее наследство), после Второй мировой войны обернулись почти «библейской бедностью», как мимоходом пожаловался Иванов в письме к В. Маркову от 21 декабря 1957 года[243]. Хотя в эмиграции Одоевцева издала четыре прозаических романа и пять сборников стихов, шумного успеха ни один из них не имел.

26 августа 1958 года Георгий Иванов умер. И уже 12 сентября этого года Георгий Адамович в письме советовал Одоевцевой: «По-моему, Вы должны приняться писать большой труд “Моя жизнь с Г<еоргием> Ив<ановым>” – как Зинаида о Мережковском: обо всем, с первой Вашей встречи, и всю ambiance (атмосферу. – О. Л.), до конца, от Гумилева до Hyères»[244] – курортного городка на юге Франции, где Иванов и Одоевцева поселились в пансионате Beau Sеjour для пожилых людей – выходцев из стран, находившихся под властью Сталина или Гитлера и не имеющих собственного жилья, и где Иванов умер.

Вряд ли именно этот отрывок из письма Адамовича, пусть и специально отчеркнутый им самим, побудил Одоевцеву взяться за книгу «На берегах Невы». И вовсе не потому, что главным своим вдохновителем она позднее назвала поэта Юрия Терапиано[245], а потому, что описание семейной жизни с Георгием Ивановым изначально совсем не было основной задачей Одоевцевой-мемуаристки. Работа над воспоминаниями стала для нее своеобразной терапией или, если угодно, возможностью взять реванш за тускло прожитые годы эмиграции. Как на машине времени, Одоевцева перенеслась в эпоху, когда она вращалась в орбите лучших тогдашних петербургских поэтов.

И вот с этой задачей – вписать себя в звездную карту петроградского поэ тического небосклона конца 1910-х – начала 1920-х годов – напрямую связана едва ли не важнейшая особенность книги «На берегах Невы» как свода информации о знаменитых современниках поэтессы. В случаях с Гумилевым, Георгием Ивановым, Михаилом Лозинским и – в меньшей степени – Мандельштамом эксклюзивного материала у Одоевцевой было много. В случаях с Кузминым, Ахматовой и Блоком – гораздо меньше. А в случаях с Андреем Белым, Ремизовым и Сологубом такого материала не было почти совсем. Одоевцевой же непременно хотелось дать в книге если не полную, то хотя бы впечатляющую картину литературного процесса в Петрограде, причем самой предстать полноправной участницей этого процесса.

Нужно отдать ей должное: Одоевцева пошла не по пути беззастенчивого выдумывания никогда не бывших событий, а по более или менее честному пути историко-литературной компиляции – тщательно подбирая один к одному и тасуя факты, взятые из мемуаров современников (в первую очередь, Георгия Иванова, Владислава Ходасевича и Андрея Белого) и исследований филологов (прежде всего Константина Мочульского).

Повторимся: страниц о Гумилеве, Иванове и Мандельштаме это почти не касается, поскольку об этих поэтах Одоевцевой действительно было что вспомнить.

Отрывки из книги «На берегах Невы» стали появляться в эмигрантской печати, начиная с 6 февраля 1962 года – в парижской газете «Русская мысль» за 1962 и 1964 годы, в мюнхенском альманахе «Мосты» за 1962 год, а также (самая большая порция) – в нью-йоркском «Новом журнале» за 1962–1963 годы. Простейший стилистический анализ ясно показывает, что Одоевцева не отбирала для журнальных и газетных публикаций фрагменты из уже готовой книги, а, напротив, писала тот или иной кусок под очередную публикацию. Отсюда – многочисленные повторы в итоговом варианте книги, поскольку вычистить все эти повторы, соединяя отрывки в целое, Одоевцева просто не успела, или же у нее не хватило усидчивости. При этом целый ряд фрагментов ни в какие предварительные публикации не вошел и, скорее всего, писался специально для книжной версии.

Одоевцева несколько раз читала отрывки из еще не законченной книги публично, проверяя их на слушателях. В отчете об одном из таких чтений, состоявшемся в Париже в 1963 году, Елена Рубисова рассказала и о вступительном слове Георгия Адамовича, который, судя по всему, уклонился от разговора о степени правдивости мемуаров Одоевцевой, и об устных воспоминаниях Юрия Терапиано про встречи с Мандельштамом в Киеве, и о жадном ожидании русскими читателями-эмигрантами выхода полного текста книги «На берегах Невы»: «Облеченные в блестящую литературную форму <…>, ее воспоминания воссоздают ушедшие годы и дадут читателю возможность пережить это недавнее литературное прошлое»[246].

Одиннадцатого марта 1968 года нью-йоркская газета «Новое русское слово» сообщила о выходе «На берегах Невы» в известном издательстве В. П. Камкина (строго говоря, оно называлось не «издательством», а «книжным делом»). Хотя сама Одоевцева жаловалась на многочисленные и досадные опечатки («Их, к сожалению, масса. <…> Слава Богу, читатели не замечают. Но мне обидно»[247], рецензенты встретили книжную версию мемуаров почти единодушным одобрением[248].

«…многое еще следовало бы сказать об этой книге, но как передать главное в ней – ее особое “легкое дыхание”, как говорил об И. Одоевцевой Бунин?» – вольно или невольно уподобляя Одоевцеву Оле Мещерской, риторически вопрошал в своем отклике ее ближайший друг и поздний возлюб ленный Юрий Терапиано[249]. Андрей Седых в нью-йоркской газете «Новое русское слово» писал: «У Одоевцевой очень точный рисунок и краски яркие, все в трех измерениях. В книге 490 страниц – ни одной нет скучной, и только время от времени у читателя возникает вопрос: как можно было без дневников и записей (все погибло – часть в России, часть в Биаррице, во время бомбардировки) сохранить в памяти не только события, но и длинные разговоры с Гумилевым, Андреем Белым, Сологубом, Анной Ахматовой?»[250] Георгий Адамович был сдержаннее, но и он оценил книгу давней приятельницы очень высоко: «Читая книгу Ирины Одоевцевой “На берегах Невы”, я