Университет. Хранитель идеального: Нечаянные эссе, написанные в уединении - Сергей Эдуардович Зуев

Опасение это отнюдь не спекулятивное. В начале 2000-х (после десяти лет студийного бурления) Школа уже переживала подобный кризис. Это, оговорюсь, отнюдь не претензия к конкретным людям и тем более к команде. Десять лет – очень хороший срок для студии: начинается неизбежная смена лидеров программ, появляется естественное желание капитализировать уже заработанный авторитет и статус. Были, безусловно, и другие факторы.

Да и, честно говоря, слово «кризис» я употребляю вполне субъективно. В том смысле, что стремление идентифицировать себя с идеальным Университетом само по себе тоже не является абсолютной ценностью. В конечном счете это сознательный выбор, который, в свою очередь, влечет за собой целый ряд решений и последующих развилок, причем для всей команды, которая вовлечена в этот процесс.

Тем не менее если этот выбор уже сделан, то растворение в общем фоне, или институционализация, несет за собой определенные опасности. Тут я, наверное, не буду оригинальным, если скажу, что «профессиональное отвердение», институциональное оформление накладывает запрет на тот стиль работы и жизни, который был характерен для Шанинки с самого начала ее существования – импровизацию и быстрый темп изменений, а наряду с этим и свободную коммуникативную среду и в целом атмосферу, которые и были ее отличительными признаками на протяжении достаточно долгого времени. Это, по сути, и есть признаки студии (человекосообразная атмосфера, склонность к экспериментам и организационная гибкость), которые уходят в случае стандартизации и специализации. (Еще раз повторю: то, что приходит им на смену, отнюдь не плохо само по себе, но просто «другое», не тот университет, которым Шанинка когда-то была.)

Есть тут еще один интересный момент, на который мне указывают мои благожелательные корреспонденты. Такого рода риски включают в себя системное противоречие, связанное с обязательством Университета производить критическое мышление, с одной стороны, и институциональной (ставшей) формой, которая всегда этому будет препятствовать, с другой. Это и в самом деле уже не шанинская, а вполне общая проблема, которая находит свое подтверждение в многочисленных примерах студенческого активизма и, мягко говоря, нонконформизма. Или, иначе говоря, Университет как институт сам становится «объектом» критического суждения, а наряду с ним и другие социальные институты, его поддерживающие. Опыт Сорбонны во Франции, Казанского университета в Российской империи, многих итальянских университетов и Колумбийского университета в США в разные исторические времена свидетельствует в пользу такого «институционального подозрения». И, кстати, чем лучше там образование, тем мощнее будет критическая модальность. Не было у иезуитов более сильных противников, чем их собственные выпускники – Дидро и Вольтер.

Как я могу это прокомментировать? Наверное, столь же рискованно, сколь и не институционально. Университет всегда в кризисе, в поиске своей формы, своего послания и языка самовыражения. В этом своем «текучем» качестве он сам по себе принадлежит к классу феноменов, подобных языку, находясь в процессе постоянного изменения. Он и отражает, и формирует реальность, испытывает внутренние противоречия и существует в различных временах и социальных измерениях, формулирует свои идеалы и «утопические» (то есть вне связи с реальными объектами) конструкции. Просто время от времени этот процесс сгущается и ускоряется, становясь тем самым очевидным для наблюдателя, а есть периоды относительного затишья и накопления утопического материала в противовес сложившейся нормативности. Кстати, для языка, так же как и для Университета, поколения являются естественным механизмом обновления.

Само собой, я говорю об «идеальном» Университете. Конкретные институции, так же как и исторические формы языка, часто сливаются с существующим институциональным фоном и превращаются в механизм социального воспроизводства. Или же продолжают свое самопреобразование.

Но уж если сохранять лица необщее выражение, которое на практике бывает совместимо с известной долей институционального конформизма, то процесс поиска своей формы или самовоспроизводящегося кризиса – это как посмотреть – должен идти непрерывно. Собственно, это и был мой вывод из первого десятилетия существования Школы – целый ряд новшеств, которые она привнесла в российское образовательное пространство (письменная культура, контроль качества, валидационные процедуры, тьюторские практики, элективные курсы и т. д.), был быстро освоен (институционализирован) ведущими российскими вузами, и уникальности, собственно говоря, почти не осталось.

Таким образом, воспроизводство «студии», или, иначе, проектной культуры, которая призвана и производить новеллы, и одновременно сохранять студийную атмосферу, является первым шагом выбора. А на втором шаге важен характер проекта. Простое добавление пусть и интересной, но еще одной программы или исследовательского замысла вряд ли способно повлиять на целое Университета. Нужны ортогональные проекты с учетом «бронзового» и устоявшегося статуса наших авторитетных программ, составляющих, конечно же, наше достояние и гордость и широкого круга партнерств, в том числе и мировых.

В чем может заключаться искомая ортогональность? Ну, например, в появлении колледжа Liberal Arts (или «многопрофильного бакалавриата»), который самим фактом своего существования воспроизводит проектную культуру и ломает междисциплинарные барьеры. А кроме того, совершенно иначе включает наш замечательный преподавательский состав и в образовательный, и даже в исследовательский процесс. Или, скажем, предложение руководителям магистратур задуматься о третьем уровне – аспирантуре (в формате совместных PhD программ) с недвусмысленным намеком на сакраментальный вопрос «в чем следующий шаг». А может ли неожиданно актуальный (под подвернувшуюся пандемию) онлайн-формат внести новую нотку стиля в нашу образовательную практику? (Пока, кстати, не очень получается.) Ну и т. д.

Такая конденсация проектных заготовок, безусловно, создает студийную атмосферу, но входит в противоречие с пакетом регламентов (основой институциональной культуры) и вызывает вполне естественное негодование всего административно-управленческого крыла, лихорадит инфраструктуру и провоцирует время от времени вполне человеческие конфликты. Кризис ли это? Да, безусловно, но не кризис перепроизводства, а скорее кризис дефицита ресурсов – человеческих, материальных, знаниевых и пр. Но как я уже сказал, эта ситуация выбора между двумя типами кризиса: институциональным конформизмом и болезнями развития.

Университет всегда в кризисе.

Создается впечатление, что нам приходится иметь дело с историческим парадоксом, суть которого не в том, что очередные кризисы Университета являются следствием изменения внешней среды, которая в своих «агрессивных» проявлениях блокирует исполнение Университетом его цивилизационной миссии. Ровно наоборот: сама логика университетской деятельности, ее внутренняя противоречивость вызывает внутренние тектонические потрясения.

С момента своего возникновения «идеальный» Университет существует в междумирье своей идеальной (утопической) природы, рисующей мир как должное (не обязательно, впрочем, как достижимое), и одновременно в установке, волении к реализации этой картины в социальном материале. И в самом деле, немецкие романтики смотрели на академический клуб ученых как на прообраз социально-политического сообщества (города, государства, мира), а более современные критики и сторонники модерна видят в Университете единственный современный институт, в основе которого заложена рациональность должной социальности