Елена Хаецкая - Как писать книги

Тургенев дивно прошелся по манере некоторых авторов пользоваться заменой слова «сказал»:

«Ах, я вас люблю! — подскочила она. — Мне все равно! — почесался он».

Если держать в голове фразу Тургенева, пользоваться синонимами умеренно, не бояться повторить слово «сказал» два и даже три раза, а также помнить о том, что не обязательно каждую реплику снабжать подробным авторским комментарием — кто это сказал, каким тоном и что он при этом сделал (почесался, подскочил), т. е. бывают просто реплики, без авторской речи при них, — тогда все получится.

Есть еще одно слово, на которое стоит обратить внимание. Это слово «свой». «Своим» мы иногда заменяем притяжательные местоимения «его» и «ее». Когда уже имеются во фразе конкретные «он» и «она». «Он взял свой меч», то есть — он взял «свой собственный меч», как пишут иногда, делая кальку с английского. Потому что если сказать: «он взял его меч» — то возникнет вопрос: чей это был, в конце концов, меч? Кого-то чужого («его») или «свой собственный»?

По-русски правильно — просто «свой». Свой собственный — это масло масляное. Это когда человек говорит с ударением «я, в своей собственной квартире, газету не могу почитать спокойно!» Во всех других случаях — не надо «собственного».

Бывают случаи, когда «свой» заменяет определенный артикль (калька). «Она посмотрела своими зелеными глазами». С одной стороны, чьими еще глазами она могла смотреть? Чужими? Взгляни на мир глазами уголовника? «Она смотрела на мир его глазами»… Есть люди, в том числе редакторы, которые бескомпромиссно борются со словом «свой». Если она смотрит зелеными глазами, то это ее личные глаза. Если есть «свой» — значит, случилось что-то из ряда вон выходящее: «он приковылял на своих бедных израненных ногах».

Другие не обращают на «свой» такого уж пристального внимания. Но в общем и целом правило, я думаю, такое: «своего» нужно отслеживать, если вам кажется, что это местоимение на месте — пусть остается, если его можно убрать без ущерба для смысла — убирайте; маниакально его вычеркивать не надо.

Отдельно я хочу сказать о том, что называю для себя «расчлененкой». Это употребление наименований частей тела, а также самого слова «тело».

«Черный плащ с капюшоном укрывал тело странника и под ним лишь слегка угадывались короткие парные клинки свисающие на массивном поясе. Его правая рука сжимала резной деревянный посох, а левая держала за узду уставшего коня гнедой масти».

Это точная цитата из рассказа, написанного на конкурс рассказов о Конане.

Слово «тело» наводит на мысль о трупе. Поэтому когда в тексте плащ накрывает или покрывает тело, то первая мысль — отмучился, голубчик. Может быть, это мой извращенный ум так видит, не знаю. (Вот она, «проверка на вшивость»).

Еще одна цитата, из другого автора:

«Володя бросил тело на диван».

Имеется в виду, что Володя рухнул, упал, бросился на диван. Он как бы отрешенно отправил свое тело в полет, закончившийся на диване. Мысль, в общем, ясна. Но выглядит так, словно Володя кого-то убил и бросил тело на диван. Определения — «сухое, поджарое» и даже «свое» — ситуацию не спасают. Наоборот, они ее усугубляют и придают ей какой-то зомби-юмор:

«Володя бросил на диван свое сухое поджарое тело».

Интересно, как ему это удалось — бросить свое (сухое и поджарое) тело? Астральным духом?

Отдельно я не люблю употребление слова «туловище». «Его туловище отличалось хорошей мускулатурой». Почему не сказать просто — что у мужика были хорошие мышцы?

Еще одно сомнительное слово — «кожа». Употребляя его, всегда постарайтесь дать читателю однозначное, не поддающееся альтернативным истолкованиям объяснение: чья конкретно это кожа. «Его ноги были обмотаны кожей», пишет наивный автор. Э-э… Ну, это, мнэ-э, кожаными ремнями такими, ну типа обувь, поясняет автор. Если у героя на плечах кожа, если у него пояс из кожи, если он этой кожей, упаси Митра, разбрасывается, — пожалуйста, не испугайтесь лишних слов или расхожих определений и уточните, что кожа была «выделанная буйволова» или там еще какая. А не человеческая. И не лично его, персонажа, который, возможно, линяет как удав или удавом является.

Удручающее впечатление производит описание самостоятельной деятельности рук и ног. Это в какой-то мере связано с тем, что фэнтези и межавторские проекты часто пишут люди, начитавшиеся западных романов. А западные романы выходят у нас далеко не всегда в идеальных переводах. Существует школа перевода. В частности, эта школа учит тому, что не надо ничего изобретать. Давным-давно принято в русской переводческой традиции такой-то оборот английского языка передавать таким-то оборотом русского языка. И это нельзя придумать, это надо просто знать. Вот как правописание слова «линолеум», сколько ни гадай, все равно перепутаешь, иди и смотри словарь.

Но некоторые переводчики не ходят в школу и к ней не принадлежат. И вот уже появляется у знаменитой гейши «сатиновое кимоно» — спасибо, что не веселенький ситчик; а ведь «сатин» по-ихнему — это шелк…

Но еще хуже — кальки. То ли в менталитете дело, то ли просто язык так устроен, но в английском языке у рук и ног гораздо больше автономности, нежели в русском. Не исключено, что все началось с Великой Хартии Вольностей или с конституционной монархии. У нас монархия абсолютная — и как только она перестала быть абсолютной, сразу начались революции и другие безобразия. То же и в языке. Голова царит над телом, а тело повелевает руками и ногами. Если в тексте, написанном по-русски, рука что-то делает сама по себе («рука потянулась к кошельку», «рука схватилась за меч») — это сигнал тревоги. С героем происходит нечто выдающееся, из ряда вон выходящее. Ноги не слушаются, руки лезут, куда не просят! А голова-то у тебя, брат, где?

Вот пример из «конановского» рассказа — в данном случае употребление «расчлененки» вполне уместно:

«Печать Повиновения подействовала безотказно. Миклош принял флягу, хотя лицо его отразило высшую степень недоумения, когда рука помимо его воли поднесла сосуд к губам, а ноги сами подняли тело и повели вслед за странным человеком в одежде наемного убийцы.»

У героя, написанного по-американски, это дело совершенно обычное. Как он там разбирается со своей демократией — не очень понимаю, но это, в общем, как-то работает.

В написанном по-русски тексте это не работает. Как-то раз мне пришлось редактировать один текст, где расчлененкой страдало решительно все. Упав, герой смотрел, как мимо идут ноги прохожих. Ноги вообще были очень самостоятельными: они топали, догоняли, толпились… Если героиня причесывалась, то ее руки укладывали волосы. Если она ела, то ее челюсти жевали. Если она спала, то ее тело мерно дышало (приводя в ужас окрестных некрофилов). Мы честно боролись с расчлененкой, возвращая части тела в подчинение их законному властелину — самому человеку.

Еще одна ужасная вещь, которую, возможно, покажет редактор, — это необходимость согласования глаголов по виду. Кажется, совсем простая грамматическая вещь. Глаголы могут быть совершенного или несовершенного вида. Действие может совершаться постоянно или одноразово. Употребляя в одной фразе глаголы разного вида, постоянно отдавайте себе в этом отчет и отслеживайте — как они у вас работают. «Он погнался за ней и уже совсем догонял, как вдруг она села в карету, и он отстал». Он (что сделал?) погнался, (что делал?) догонял, она (что сделала?) села в карету, он (что сделал?) отстал. Здесь глагол несовершенного вида почти на месте — он догонял ее некоторое время, а потом опять начались события, и он отстал. Но вообще — рискованно, и не лучше ли станет фраза, если сказать — «догнал»? Он почти догнал ее, но тут она села в карету. Еще пример «пограничного» варианта: «Он опустил голову и молчал». В принципе, фраза не содержит ошибки. Но важно отдавать себе отчет в том, что одно действие было одноразовое «что сделал? — опустил», а другое — длилось «что делал? — молчал». Обычно поправляют на «он молчал, опустив голову». Но в принципе фраза допустима. В девятнадцатом веке так писали.

Вот пример из воспоминаний актера Юрьева (Юрьев умер в первой половине двадцатого века, но душой принадлежит еще к эпохе девятнадцатого). В эпизоде записан рассказ Шаляпина о том, как он, будущий великий певец, мальчиком впервые пробрался в театр.

«Облокотясь на барьер галерки, он сидел, как зачарованный, и не заметил, как от переживаемого волнения запустил в рот большой палец, отчего из его широко раскрытого рта из-под пальца потекли слюни и падали на чью-то голову сидящего в партере.»

Отрывок литературно вполне приемлем, тем более что он принадлежит к минувшей эпохе, менее строгой и придирчивой, чем наша. По крайней мере, в отношении глаголов. Мальчик (что делал?) сидел, (что сделал?) не заметил, слюни (что сделали?) потекли и (что делали?) падали.