Елена Хаецкая - Как писать книги

Я буду категорически протестовать против того, чтобы слова «голубой» и «розовый» считались запретными и неприличными — из соображений требований толерантности по отношению к лицам нетрадиционной сексуальной ориентации. Компьютер постоянно подчеркивает эти слова красной линией. Мол, нет слова розовый! А какое платье на кукле Барби? Пышное… Нет, какого оно цвета? Оно РОЗОВОЕ. Я не хочу играть в игру «черное и белое не называйте», то есть, простите, «голубое и розовое не называйте». Есть такие цвета. До последнего буду сопротивляться их отмене. А то придется запретить рассказ Шолохова «Судьба человека», где у героя глаза голубые, как небушко.

Требования современности коснулись и слова «негр». Здесь, мне кажется, важно понимать, в каком контексте слово употреблено. Если речь идет об Америке — до восьмидесятых годов прошлого века — то вполне себе негры, ведь их так и называли, не так ли? Недавно делая ремонт и ободрав обои до первого слоя газет, я обнаружила газетную статью «Привилегия» неграм». Советские журналисты писали о том, что американцы посылают во Вьетнам преимущественно негров — бросают их под огонь, в то время как белые мальчики отсиживаются в безопасности. Та же тема, кстати, иногда звучит в американских фильмах о войне во Вьетнаме. Но как же дико выглядело для меня сегодня слово «негр» в газетном заголовке…

Сейчас, сдается мне, описывая приключения Конана среди чернокожих, стоило бы дозировать употребление слова «негр». Из соображений политкорректности? Да нет, просто оно получило пренебрежительную окраску, которой не было в шестидесятые. Поэтому работорговец или жрец Сета может кричать: «Негры, за работу! Солнце еще высоко!», а автор будет описывать их как «чернокожих людей».

Впрочем, на «неграх» я как раз не настаиваю — пока. Но совершенно определенно, что это слово из разряда нейтральных переходит в разряд плохих. С чем нельзя не считаться.

Наоборот, слова «коп» и «мент» из разряда обзывательных переходят в разряд нейтральных. Так же было и с «гёзами»: слово звучало презрительно, пока сами гёзы не решили, что оно им подходит. Чуткий автор отслеживает такие вещи.

Ну так вот, редактор поговорит с вами об этом.

И тут некоторые впечатлительные авторы начинают впадать в другую крайность: они постоянно подбирают синонимы. В результате возникают предложения, грамматически верные, да и стилистически, вроде бы, безошибочные — но почему-то вызывающие гомерический хохот, вроде: «Мужчина подошел к мерину».

Нота-бене. Я знаю, что скажу банальность, но до сих пор встречаются экземпляры из числа пишущей братии, которые всерьез считают, что «мерин», «конь» и «жеребец» — синонимы. Это покруче, чем считать синонимами «напарника» и «сменщика», гораздо покруче.

Нагромождение синонимов утяжеляет фразу. «Марвин выхватил меч. Мужчина замахнулся на монстра. Чудовище атаковало воина. Бритунец отскочил с проклятием. Джаккат набросился с воем, но человек успел перекатиться по земле и вскочить на ноги». В подобного рода абзаце читатель тонет и мгновенно теряет нить. Помните стихотворение про девочку, у которой было много имен? Ее звали и Дженни, и Джин, и Дженифер… А потом оказалось, что это «была девчонка одна». Так и здесь: Марвин, мужчина, бритунец, человек — это все «мальчишка один». Каждое из этих слов — значимое, тяжелое. А в мире ведь есть такая замечательная штука, как местоимение. Оно употребляется вместо имени, когда уже понятно, о ком речь. Местоимение разгружает фразу, делает ее легче. Да, абзац непростой, потому что там три действующих лица и все три мужского рода: Марвин, монстр и меч. Но надо постараться. Монстра заменить на чудовище — другой пол, другое местоимение. Только отслеживайте, чтобы это прочитывалось, потому что «он» и «оно» склоняются похоже, следовательно, необходим именительный падеж.

Местоимения, конечно, вещь коварная. «Кто на ком стоял?» — иногда хочется спросить вслед за профессором Преображенским. «Конан выхватил меч и направился к злодею, стоявшему у камина справа от него. Он замахнулся им, нанося ему смертельный удар».

Лепить местоимения, не думая о том, кто на ком стоял, — ошибка. Избегать местоимений любой ценой, громоздя тяжеловесные существительные, — ошибка. Назойливо повторять одно и то же слово — «монстр», «монстр», «монстр» — ошибка.

То есть вообще-то ошибкой будет все.

Здесь мы подходим к одному очень опасному порогу. Дело в том, что автору не нужно бояться сделать ошибку. И ошибку эту лучше делать в сторону доверия к читателю.

Если внимательно почитать классиков, то мы заметим: они не боялись ни повторений, ни местоимений, которые могут быть отнесены как к герою, так и к его мечу. «Он выхватил его» — конструкцию такого рода можно найти даже у Тургенева. Если один «он» одушевленный, а другой — нет, то два «он» допустимы. «Филипп приподнял рукав. Врач хорошо перевязал его, но рана открылась». Здесь, в принципе, понятно, что врач перевязал не рукав, а самого Филиппа.

Редактор вам, конечно, укажет на местоимения, которые якобы непонятно к чему относятся. Но в условиях свободного творчества вы можете настоять на своем. И это будет лучше, чем «мужчина подошел к мерину».

Еще два слова, с которыми будет бороться редактор, — это «сказал» и «был». С «был» все понятно: оно должно стоять только там и тогда, когда ничего другого уже подобрать нельзя. Иначе, дай нам волю, «было-было-было» булькало бы по всему тексту. Почему — тоже понятно, это глагол-связка. Ни одного немца не ругают за глагол sein, англичанину не запрещают пользоваться глаголом to be, а нам вот «было» — нельзя… Потому что у России уникальный путь, как известно. За все приходится платить.

Война с глаголом «быть» тоже может заходить слишком далеко. Иногда он во фразе необходим, а его изгнали, просто «чтоб не было». В результате появляются искусственные конструкции. Самый простой пример: надо сказать, что персонаж был бледен. Но мы этого просто так сказать не можем, потому что нам нельзя употреблять слово «был». Поэтому мы пишем: «Бледный, он…» Э-э… А что, собственно, «он»? Что он делал, бледный такой, если самая главная информация, которую должна нести эта фраза, — тот факт, что герой был бледен? Пишем: «Вошел Марвин, бледный». Это нам повезло, если Марвин вошел, а если он уже сидел в комнате? В комнате сидел Марвин, бледный. Потому что нельзя же сказать «бледный Марвин»? Нет, можно, конечно, только звучит как-то странновато. «В комнате сидел бледный Марвин». «Бледный» — он такой сейчас, и это значимо, потому что бледность — переменная характеристика. Что-то с Марвином случилось, отчего он стал сами знаете какой. И на это мы должны обратить внимание. А когда мы входим в комнату, и там сидит персонаж, и мы мимоходом говорим, что он такой-то, — это определение относится к чему-то куда менее значимому. В комнате сидел подвыпивший Марвин. В комнате торчал верзила-Марвин. А потом, вторым наблюдением, мы видим, что он бледный. И тут нужно поставить «был», потому что это наблюдение важно, его следует вынести в отдельное предложение, подчеркнуть.

Со «сказал» другая история. Синонимов много — проговорил, брякнул, молвил, произнес, заметил, вставил, возразил, добавил. Но вот два «сказал» как нечто очень нейтральное могут стоять близко друг к другу. А вот два «проговорил» близко друг к другу стоять уже не могут. Начав пользоваться синонимами, вы обречены подбирать их до бесконечности, чтобы они не повторялись. Особенно это касается стилистически окрашенных: «брякнуть» можно только один раз за весь разговор. И лучше не брякать слишком часто, если разговоров в книге много.

Помню одного автора, у которого все персонажи только «молвили» и «промолвили». На предложение подобрать какие-то другие слова или по крайней мере перейти на «сказал», автор мечтательно объяснил: «Но ведь «молвить» — это так красиво…» Если бы еще этот милый автор не писал кровавых фантастических боевиков… Но вообще — даже трогательно. Хотя текста все равно не спасает.

Тургенев дивно прошелся по манере некоторых авторов пользоваться заменой слова «сказал»:

«Ах, я вас люблю! — подскочила она. — Мне все равно! — почесался он».

Если держать в голове фразу Тургенева, пользоваться синонимами умеренно, не бояться повторить слово «сказал» два и даже три раза, а также помнить о том, что не обязательно каждую реплику снабжать подробным авторским комментарием — кто это сказал, каким тоном и что он при этом сделал (почесался, подскочил), т. е. бывают просто реплики, без авторской речи при них, — тогда все получится.

Есть еще одно слово, на которое стоит обратить внимание. Это слово «свой». «Своим» мы иногда заменяем притяжательные местоимения «его» и «ее». Когда уже имеются во фразе конкретные «он» и «она». «Он взял свой меч», то есть — он взял «свой собственный меч», как пишут иногда, делая кальку с английского. Потому что если сказать: «он взял его меч» — то возникнет вопрос: чей это был, в конце концов, меч? Кого-то чужого («его») или «свой собственный»?