От Александровского централа до исправительных учреждений. История тюремной системы России - Александр Викторович Наумов

вся практика работы правоохранительных органов в нашей стране требует критической оценки. Скажем, деятельность следователя оценивают по тому, чем больше уголовных дел он отправит в суд. Если меньше — значит, он не получит премию. А уж если по его делу будет вынесен оправдательный приговор — это уже настоящее ЧП. Представьте такого судью… он уже должен писать объяснительную, почему выпустил на свободу человека. Его имя склоняют в инстанциях, указывают и показывают, что он должен делать и чего нельзя допускать, словом, воспитывают его на свой лад… Обо всем этом я знаю по собственной практике работы в системе правоохранительных органов. После подобной массированной атаки на следователя, вынесшего оправдательный приговор, он в следующий раз сделает все, чтобы очередного обвиняемого обязательно осудить. Поставим вопрос шире: для чего, вы думаете, повсеместно создаются следственные отделы — при самых разных структурах: ФСБ, УВД, таможенном управлении, налоговой полиции… Да чтобы оказывать давление на людей! Захотели — открыли уголовное дело, вскрыли какое-то нарушение, а захотели — наоборот, закрыли дело, а вместе с ним и глаза на вскрытое нарушение. А делается это так: дают указание следователю — что скажут, то и сделает. Так же происходит в прокуратуре. Никакой независимости прокуроров нет. Это я вам точно говорю… Заводят уголовные дела, чтобы заставить обвиняемого откупиться.

Фотограф Александра Штарк со скучающим видом разглядывает осужденного. По-русски она понимает хуже, чем ее спутник Штефан. Посмотрев на Ильина, она произносит фразу, растягивая ее на отдельные слова:

— Может быть… я… пройтись… по территория… эта колония… А? Мне надо… фотографировать… эта колония.

Александр Иванович охотно поднимается с места, собираясь сопровождать иностранку. Мы со Штефаном остаемся. Выходя из кабинета, Ильин напутствует бывшего прокурорского работника:

— Закончишь рассказывать — зови других осужденных: они в коридоре.

Журналист едва успевает делать пометки в блокноте.

— Это любопытно, — говорит он, когда второй осужденный вышел.

В помещение заходит рослый мужчина в робе. Присев на стул, охотно дает интервью. Осужден на четыре года за взятку и вымогательство. Занимал должность начальника кафедры филиала института МВД в одном из областных центров.

— Справедливости у нас ноль целых и три десятых процента, — возмущается он. — Я помог поступить абитуриенту. И хотя они поступают к нам, но учатся потом в Москве. Конкурс на учебу — бешеный. Ну и вот, обращается ко мне одна мамаша, дескать, помогите поступить сыну. Я звоню в Москву, кому надо объясняю ситуацию, он говорит: такса такая-то. Я потом называю сумму мамаше, беру деньги, часть оставляю себе, а все остальное пересылаю в Москву. Сына ее принимают, а меня вдруг обвиняют в вымогательстве. Но послушайте, зачем мне было вымогать? У меня каждый год — очередь желающих поступить. Они сами предлагают деньги. Словом, я признал только факт получения взятки в размере одной тысячи семисот долларов США. Но я же не вымогал. Я так и сказал: у меня в очереди стоят, чтобы дать взятку! А с той женщиной у нас был уговор на две тысячи долларов. Она еще должна была донести мне триста долларов. Но вместо этого написала заявление в ФСБ. Кстати, тоже вопрос: почему именно в ФСБ, а не в милицию. Наверное, у нее там, в ФСБ, были знакомые. Надоумили, посоветовали. И главное, что ее сын теперь учится — с моей помощью, а сам я теперь — в тюрьме. Где справедливость? Пожалела она, что ли, еще триста долларов.

— Спасибо, — говорит Штефан, намекая на то, что больше спрашивать не о чем.

Бывший педагог, шурша робой, выходит в коридор.

— Я думаю, хватит с ними беседовать, — резюмирует представитель газеты «Вельтвохе». — Слишком много информации. Для статьи достаточно.

— Ну достаточно так достаточно, — соглашаюсь я. — Сейчас пойдем.

В тот же момент в дверь кто-то стучит, потом в проеме показывается пожилой человек в спортивном костюме. Очередной осужденный похож на отдыхающего из пансионата для престарелых. Беспричинно улыбаясь, старик спрашивает, здесь ли находится корреспондент. Штефан растерянно кивает головой.

— А мне сказали, что я должен к вам зайти, — поясняет старик. — Что вы хотели бы от меня услышать?

Журналист тяжело вздыхает. Слушать истории, похожие одна на другую, — тяжелое занятие.

— Вы за что попали в колонию?

— За убийство.

— А кого убили?

— Человека.

Старик все так же беспричинно улыбается — какой-то блаженной улыбкой.

— Убил приятеля моей дочери. Он ходил к ней — какой-то такой неприятный, грязный тип. Однажды он побил меня. А со мной еще жили внуки — это дети моей старшей дочери. Им он тоже не нравился. Один раз он пришел опять, и меня внуки спрашивают: «Деда, что делать?» Ну что делать, я взял ружье, пошел в коридор и сказал ему: «Уходи». А он не уходит. Идет на меня, ухмыляется. Стреляю в пол, потом — в потолок. Одна пуля рикошетом попала ему прямо в лоб. Все — убил. Вот так я в свои семьдесят лет попал в колонию. А до этого верой и правдой много лет служил в правоохранительных органах. Дослужился до должности заместителя начальника УВД. В звании полковника ушел на пенсию.

Сплетя пальцы узловатых рук, не переставая улыбаться, он спросил журналиста:

— Что вас еще интересует?

— О, конечно. Чем вы занимаетесь в колонии?

— Отдыхаю. На три года.

Колонию журналист покидал под впечатлением от услышанных историй.

Спустя неделю — новый повод посетить колонию № 3. В ГУИН обратилась телекомпания «АС Байкал ТВ». Корреспондент программы «Утренний коктейль» Галина Идрисова хочет сделать репортаж о творчестве осужденного, чья картина заняла первое место на втором этапе смотра-конкурса «Искусство за колючей проволокой имеет право на жизнь». Осужденный отбывает наказание в колонии № 3.

В левом верхнем углу фирменного бланка телестудии — резолюция руководства ГУИН: «т. Наумов. Организуйте в соответствии с законодательством».

Сажусь за телефон. Звоню сначала в колонию, затем — на телестудию. День и время выезда согласованы.

В колонии нас встречает Александр Иванович Ильин. Галя приехала с оператором Виктором Белевичем. Вчетвером идем в «студию» — помещение, где работает художник. Самодельный подрамник, недописанные полотна, эскизы. Маяк на берегу. Волны, заливающие сушу. Зимний пейзаж: снежная пустыня, и красное солнце, проглядывающее сквозь тучи. Черновой набросок лесного пейзажа: водопад, зелень, вдалеке — горы.

Галя почти полчаса пытается разговорить художника. Последний отвечает нехотя. Возможно, ему просто не о чем говорить.

Ильин замечает это. Назвав художника по фамилии, он роняет:

— Ну, ты не говори односложно, ты пофилософствуй.

Я отзываю Александра Ивановича в сторону и спрашиваю про художника — кто он такой.

— Алкаш. Сидит за убийство. А вообще бывший милиционер.

— И