Без хлеба. Очерки русского бедствия (голод 1898 и 1911-12 гг.) - Александр Саввич Панкратов

— Суживать задачи земства до агентуры какой-то организации, смысла существования которой мы не понимаем, — значить идти против себя, — сказал А. Н. Боратынский.

"Какая-то" организация, как известно, была выдумана не в Казани.

В своем заключении земское собрание высказало, что "новая организация общественных работ, не отвечая интересам дела, не может иметь места и потому, что роль, отводимая ею местному земству, противоречит положению о земских учреждениях".

Но в душе у земцев остался неприятный осадок:

— Мы защищаем земскую идею, а губерния голодает...

Долго бы голодающие не увидели общественных работ, если бы не случайность. Произошла смена министерства. Вместе с П. А. Столыпиными умер "принцип". Из Петербурга в начале сентября известили:

— Мы согласны на все пункты земского постановления. Начинайте работы.

Комитеты были закрыты. Земство принялось за организацию общественных работ. Но они долго не начинались, таки как спор с администрацией отвлек земство от дела, и только в конце сентября работы, наконец, появились.

Голод в это время уже достиг своего апогея.

4.

Маета, а не жизнь. — На местах голода в Тетюшском уезде. — "Проедаем последнее". — Сожаление, что не уродились желуди. — Дети на общественных работах.

Бурая Волга как будто крышкой накрыта. Это тяжко повис над ней сырой туман. Падают хлопья снега и застилают черную поверхность земли. Скоро зима...

— Дойдем ли до Тетюш? — спрашиваю я в Казани агента пароходства.

— Авось, проскочим.

План у меня был иной. Я думал объехать сначала Чистопольский уезд и уже потом через Лаишевский и Спасский уезды пробраться в Тетюши. Но все расстроилось. На Чистополь пароходы уже не ходили. Пришлось воспользоваться последним пароходом и поехать прямо в Тетюши.

Когда я разговаривал с агентом пароходства, подошел какой-то деревенский парень и смотрел на нас широко раскрытыми глазами. Потом он растерянно обратился к агенту:

— А я куда, барин, денусь?

Одет он в легкую казинетовую поддевку; ежится от холода и от своих невеселых, беспокойных дум.

— Тебе куда надо? — спрашиваю у него.

— На Пермь.

— Опоздали, голубчик! По Каме пароходы уже не ходят.

— То-то и оно-то... А я с женой домой собрался.

Думаю: кто же сейчас едет в деревню? Из деревни бегут.

— У вас неурожай?

— Да.

Ему, видимо, хочется кому-нибудь пожаловаться на судьбу. Он начал рассказывать прерывистым запутанным языком. Как он хорошо работал где-то, но "прибежала к нему с голодухи жена с рабенком". Ребенок стал кричать, надрываться, А жену "с того взяло мненье". "Пойдем, говорит, домой! Может, там батюшка с матушкой с голода кончаются?" Пристала. Вывалилась у него из рук работа... Снялись они и поехали. А в Казани вот и застряли... И денег у них нет и "рабенок все кричит"...

Бог знает, что он говорит. Несуразный какой-то, насмерть перепуганный. Я силюсь ему объяснить, что зря он это сделал — ушел с работы. Но он, видимо, ничего не понимает. И чувствуется мне в то же время, что правда на его стороне. "Рабенок кричит", вся жизнь деревенская криком кричит и мается. Сырой туман гнетет ее все ниже и ниже...

— "Что я буду делать?"

И никто не знает, что он будет делать. Может быть, умрет по дороге от голода, может, сойдет с ума от крика ребенка. Или еще что-нибудь случится плохое. Непременно плохое.

Это апофеоз деревенской маеты. Жизнь, в которой потеряны смысл и логика.

Скоро зима.

Кроме голода, она несет с собой холод в голодающую деревню. Тетюшский уезд безлесный, негде собрать сучьев. Можно, пожалуй, купить, но нет денег. Их нет даже на хлеб, — где тут говорить о дровах. Сейчас топят соломой, но соломы мало. Выйдет она, — что тогда будут делать?

— Сначала будут недотапливать, — передавала мне земская учительница Е. И. Лебедева, — в полутепле, полуморозе жить. Ребят всех перестудят. А потом... Пойдут в печку навесы, изгороди...

Среди татар возник проект "кооперации". Хотят жить по две, по три семьи вместе в одной избе. Из экономии в топливе.

— По неделям будем топить.

В избе, где можно жить и дышать пятерым, поместятся двадцать человек. Спина со спиной, чтобы теплее было. Ночи длинные. Керосин стоит денег, поэтому будут ложиться рано — с шести часов. Беспросветная темень в избах и на душе...

— Может, казна или удел дадут сучьев?

— Может, дадут...

Только ссуд ныне не будет. Объявлено губернатором. А где взять денег?

— Мается народ, стонет, — рассказывает Е. И. Лебедева.

Она 20 лет учительствует в своем уезде. За все это время было десять неурожайных годов. Один другого тяжелее. Но самый тяжелый — нынешний. Прежде, если озимое было плохо, то яровое выходило недурно; плохи хлеба, — картошка хороша и обильна; хоть и скудный год, но муку гривен за восемь, за девять пуд достать можно. Ныне же все плохо: нет ни ярового, ни озимого, а картофель хоть и уродился, но гниет в ямах, так как выкопали его влажным. Хлеб дошел сейчас до 1 рубля 40 копеек. Да и за деньги его не всегда купишь, — намучаешься искавши. Богатые мужики не продают — выжидают, когда два рубля пуд будет...

— А казна? Продажа хлеба по заготовительной цене — основная продовольственная операция. В Тетюшах, мне говорили в земстве, приготовлено 600 тысяч пудов овса и ржи. Стоят восемь баржей — сам видел...

— Верим, но не видим ни одного фунта казенной муки.

Странно. Может-быть, в Тетюшах, подобно Чистополю хотели прийти на помощь, когда будет ясна "массовая, острая нужда в уезде"? Это постановило то самое чистопольское земство, которое узаконило, как норму, 14 пудов зернового хлеба на человека в год. Кто-то на собрании по этому поводу сказал:

— Норма для голодных — 18 пудов.

— Управа ответила:

— Но в годы неурожая эта норма падает до 14-ти...

Чистополь — плохой пример дня Тетюш. Да и что такое "массовая острая нужда"? Тиф, цинга? Но тогда поздно будет помогать...

— Им что? — говорил мне один крестьянин о земцах и вообще о "господах". — Им ветер в зад...

— Последнее продаем.

Таково положение Тетюшского уезда.

Нет пока эпидемических заболеваний, — действует, видимо, "открытая" чистопольскими земством "поразительная приспособляемость крестьянского желудка". Люди не лежат пластами. Работает даже винная лавка.

Я спрашивал винного продавца в селе