Смерть в июле и всегда в Донецке - Дмитрий Александрович Селезнёв

конечно, повороты судьбы я прошёл. В юности я панковал, приходил в военкомат для постановки на учёт я с выбритым ирокезом и самодельным значком «Хуй войне». Потом я ходил на оппозиционные митинги, протестовал, много раз задерживался милицией, а потом и полицией, сидел на сутках в различных отделениях и даже сбегал из омоновского автобуса. А теперь у меня есть в мобильном контакт Лысюка, который приказывал открыть огонь по протестующим при штурме Останкино в чёрные октябрьские дни 1993 года, и нахожусь вместе с теми же «ментами», только максимально вооружёнными, в одной лодке, в одной располаге, потому что наши патриотические взгляды здесь, на Украине, в итоге совпали. И нашу патриотическую лодку регулярно штормило — враг ежедневно обстреливал Попасную кассетными «Градами».

В подвале одновременно могло расположиться около 35 человек, но часть росгвардейцев ходило на дежурство. Утром я проснулся, когда с ночи вернулся хозяин койки. Он оказался добродушным и крепким якутом — да, забыл упомянуть, что подразделение Росгвардии, к которому я попал, — это был элитный спецназ из Сибири. Они находились в зоне СВО с самого начала, в Попасную их передислоцировали из Киевской области, куда они заходили в феврале и находились там до «жеста доброй воли».

Я подорвался, готовый сдать спальное место, но якут с уставшей улыбкой на лице, жестами, чтобы не разбудить всех остальных, показал мне остаться. Он разоблачился от брони, поставил рядом автомат и прилёг на соседнюю, кем-то оставленную кровать.

Если где-нибудь в большом городе России какой-нибудь бездетной и преуспевающей паре для отдыха от их бессмысленной жизнедеятельности в виде офисной работы или вынужденного денежного безделья требовался целый дом с лужайкой и бассейном, то здесь, в условиях первобытно-военного коммунизма и постоянной борьбы за выживание и игрой с огнём, 35 взрослых мужиков и парней довольствовались гораздо меньшей жилплощадью.

Тут, в пещерном коммунизме, делились друг с другом продуктами, ложем, тапками, всем, исходя из принципа «мы с тобой одной крови». У каждого росгвардейца был налеплен шеврон со звездой «Работаем, брат!». Нарукавные повязки у всех были не белого, а серебристого цвета. Также сзади к бронежилету был прикреплён и прямоугольный маркер из чередующихся оранжевых и серебряных полосок. Перед отправкой на дежурство, росгварейцы надевали на себя бронежилеты, шлемы, разгрузки, балаклавы, они брали свои инструменты и уходили на выход. Подобно космонавтам в скафандрах они высаживались на опасную планету, планету Попасная.

В нескольких километрах от города находились и небратья. (Пусть они были с нами, в принципе, и одной крови, но кровь свою они предали). Небратья регулярно напоминали о себе дождём из кассет. Можно было примерно и с необходимой осторожностью ориентироваться на определённый график — Попасную обстреливали утром часов в восемь, около полудня и вечером, на ужин, как будто город кормили трёхразовым питанием из железа. И судя по видам, городу такая диета явна шла не на пользу.

Когда на улице стали раздаваться хлопки, звучала команда: «В укрытие!». Те, кто по какой-то причине находился снаружи, забегал в подвал, а дежурные отходили от выходов, чтобы не словить «дурака» — шальной осколок. Ответственный в штабе делал соответствующую запись в «корабельном» журнале. «20:20 — укропы обстреляли город кассетными боеприпасами». Про укропов, правда, это я уже сам от себя добавил.

Находиться на поверхности было опасно. Четыре верхних этажа здания, где мы находились, были разрушены, завалены мусором, строительным хламом, повсюду там можно наткнуться на экскременты. Они не были пригодны для жилья. Кстати, об экскрементах. Вопросы гигиены, где и как справлять нужду, на войне немаловажны. Например, на выезде у тебя всегда должны быть влажные салфетки. Потому что, когда ты натрёшь задницу в пешем походе, ты будешь думать только о ней, раздражение доставит тебе сильные неудобства.

Война отбросила Попасную в средние века. Канализация, это благо римской цивилизации, которое варвары — будущие европейцы — забыли, а потом вспомнили, в Попасной не работала. Меня проинструктировали, что ходить по малой нужде желательно на третьем-четвёртом этаже, а для нужды «большой» был предназначен второй. Почему так — я не уточнял, а подчинялся установленным правилам.

На следующий день мы ездили вместе с росгвардейцами за город, и я снял шикарный репортаж. Ездили на трофейной «Варте», её росгвардейцы отжали у гвардейцев украинских. Когда вернулись, на расположение приехал и Славик. Наш Труффальдино о чём-то уже шушукался с разведчиками в штабе, давал ва-ажную информацию, плёл, плёл свою сеть. Наш пострел везде поспел.

Я подружился с несколькими росгвардейцами, которые сопровождали меня и которых я снимал на выезде. Амур, Маугли, Худой. Маугли не был чужд книгам: на тумбочке у изголовья его кровати лежало несколько штук, а сам он в свободное время от работы и дежурства время учил английский. Худой — парень попроще, это тот, которому я бросил нож перед заключением меня в темницу, я узнал его по голосу. Амур — что-то типа сержанта-лейтенанта в казарме, должность его росгвардейской иерархии не уточнил. Но по его поведению отметил, что он является связующим звеном между офицерским и рядовым составом. Хотя он моложе многих в подразделении, все его слушались. Обращается к отдыхающим бойцам, чтобы они разгрузили что-то на улице, те сразу, безропотно надевают броники-шлема и на выход. Говорит, убираем помещение — все откладывают свои личные дела и начинают прибираться. Также он проводил со своим составом и учебно-образовательную работу, он читал им лекции. Я попал на одну из них, о минах, и сам с удовольствием послушал. Теперь я разбираюсь не только в Боккаччо, Петрарке и Данте, но и знаю, чем отличается монка от помки и тээмки.

Также меня заинтересовал самый пожилой участник команды, все его звали дядей Колей. Он был если не пенсионного возраста, то предпенсионного точно. Звание у него было невысокое, дядя Коля ходил в наряды вместе со всеми. Но опыта ему было не занимать — дядя Коля служил в спецназе с Афганистана, во всех горячих точках побывал. Но подозреваю, такого масштаба военных действий ещё не видел.

Ещё мне запомнился один забавный персонаж — парень-повар. Его пухлая комплекция никак не вязалась со спортивным видом его товарищей. Он от них отличался, он разговаривал с какой-то манерной интонацией, чуть ли не «някал», за что подвергался насмешкам сослуживцев. Было действительно странно видеть человека с такой мягкой конституцией в