Пропавшие без вести. Хроники подлинных уголовных расследований - Алексей Ракитин

прожила много лет в «Лэйкшор» вместе с племянницей и не утратила хороших с ней отношений после выхода Элис замуж. Приезд Бесс был согласован как с инспектором Коннелли, так и Уилльямом Парсонсом. Тётя хотела собрать личные вещи Элис, дабы сохранить у себя. Побуждение это диктовалось, по-видимому, тем, что Бесс потеряла надежду на возвращение Элис и не верила в то, что Уилльям позаботится должным образом о вещах исчезнувшей супруги.

Визит Бесс Уилльямс в «Лонг медоу» нельзя обойти молчанием по одной очень важной причине. Перебирая и складывая в чемоданы вещи Элис, тётушка сделала одно прелюбопытное открытие — она обнаружила исчезновение ночной рубашки племянницы! Причём рубашки очень необычной. Эту вещицу Бесс пошила сама и подарила Элис, а та вышила на ней красивый узор. Эту ночную рубашку Элис не могла выбросить ни при каких условиях… Даже если бы эта «ночнушка» оказалась сильно повреждена или запачкана, что сделало бы невозможным её использование по прямому назначению, Элис сохранила бы её как память. Как вариант она могла бы использовать вышивку для декорирования наволочки или иной детали спального гарнитура, но не выбросила бы точно…

Бесс оказалась до такой степени встревожена сделанным открытием, что поздним вечером 25 июня позвонила инспектору Коннелли и поделилась как своим открытием так и связанными с ним размышлениями. Эрл похвалил женщину за наблюдательность, разумеется, он ничего не сказал ей о том, что ранее в доме были обнаружены носки Элис с пятнами человеческой крови.

Сообщение Бесс направило рассуждения Коннелли и его помощников в новое русло. Если до этого они рассматривали в качестве приоритетной версию, которую можно назвать «убийство Элис после отъезда мужа», то теперь не менее достоверной представлялась другая — «убийство Элис ночью или ранним утром и последующий отъезд мужа для создания alibi». В самом деле, Элис Парсонс никто не видел и не слышал после её возвращения с вокзала, но ведь и до отъезда туда Элис никто не видел и не слышал. Разумеется, кроме её мужа, Анны и Роя, но после допросов 24 июня этим людям нельзя было верить ни на йоту!

На протяжении следующей недели в расследовании как будто бы ничего не происходило. Коннелли считал, что подозреваемым — а Анна и Уилльям в его глазах теперь стали подозреваемыми в совершении убийства Элис Парсонс — следует дать «повариться в собственном соку». Пусть они считают, что острая фаза миновала, подозрения в свой адрес они успешно отбили, и понемногу успокоятся. Быть может, это успокоение подтолкнёт их к неким опрометчивым поступкам или высказываниям, способным продвинуть расследование вперёд? ФБР нужен был труп пропавшей без вести женщины либо место, где этот труп хранился и оставил узнаваемые следы — это позволило бы говорить об убийстве не в предположительной форме, а как о состоявшемся факте. До тех же пор, пока уход Элис из жизни оставался не доказан, свобода манёвра ФБР в процессуальном отношении была весьма ограничена.

В силу отмеченных причин конец июня и начало июля стали своеобразной передышкой для всех — как правоохранительных органов, так и подозреваемых.

После отъезда Бесс Уилльямс на ферму несколько раз приезжали Банни Парсонс и её муж Джон, брат Уилльяма Парсонса. Это были визиты без какой-либо конкретной цели — просто небольшие party с выпивкой и разговорами на самые разные темы. В этих посиделках принимали участие Анна Куприянова и Говард МакДонелл. Поскольку «прослушка» в жилом доме функционировала отлично, сотрудники ФБР имели возможность следить за разговорами собиравшихся за столом людей. Эти расшифровки неизменно оказывались на столе Коннелли, и самая существенная их часть докладывалась инспектором директору Бюро Гуверу.

Наверное, никто из причастных к расследованию не удивился, узнав, что самые любопытные фрагменты этих бесед оказывались связаны с Анной Куприяновой. Хотя формально эта женщина не имела высшего образования, она явно умела задавать тон беседе и направлять разговор в нужное ей русло. Хотя Уилльям Парсонс окончил один из старейших и престижнейших университетов страны, на фоне Анны он выглядел настоящим увальнем, причём косноязычным. Ощущение это усиливалось ещё и оттого, что Анна большую часть жизни провела вне пределов США и американский английский стала изучать уже в зрелом возрасте. Хотя говорила она с акцентом, тем не менее богатый словарный запас и образная манера изложения мыслей превращали её в интересную собеседницу.

Во время этих посиделок Куприянова много и с удовольствием разговаривала с гостями, прежде всего с Банни Парсонс. И надо ли удивляться тому, что Анна постоянно лгала?

В частности, она рассказала о том, что некоторое время назад — возможно, 3 или 4 года — у Элис Парсонс был выкидыш и по этому поводу та обращалась в больницу в Порт-Джефферсон. Рассказ этот подтверждения не нашёл, упомянутое обращение в больничных документах не фиксировалось. Также Анна говорила о том, что Элис болезненно переносила боль во время менструальных циклов, и подобная осведомлённость выглядела не очень достоверно. Другие воспоминания Анны также оставляли двойственное впечатление, например, она рассказала, как Уилльям и Элис плакали, узнав о том, что Джон Парсонс, брат Уилльяма, и его жена Банни в 1935 году усыновили мальчика. Парсонс-младший, присутствовавший во время этого разговора, подтвердил его точность, хотя и не объяснил, что же именно послужило причиной плача — были ли это слёзы радости или, напротив, отчаяния.

Наконец, Анна неожиданно припомнила, что утром 9 июня Элис, возвратившись с вокзала, странно нервничала — она хлопала дверцами кухонных шкафчиков, неправильно расставила посуду после мытья и не слышала обращённых к ней вопросов. Ранее Куприянова ни о чём подобном не сообщала, хотя ей задавали соответствующие вопросы, и вот теперь её память удивительным образом улучшилась.

Подтекст «новых воспоминаний», связанных с утром 9 июня, представлялся довольно очевидным, и проницательный читатель без труда его поймёт — Анна Куприянова хотела убедить окружающих в том, что Элис Парсонс была неадекватна, находилась на грани нервного срыва и её исчезновение с большой долей вероятности — это самоубийство, умышленно обставленное как похищение.

Обдумывая различные варианты дальнейшего ведения дела, инспектор Коннелли решил привлечь к работе специального агента Леона Тарроу (Leon G. Turrou), хорошо говорившего по-русски, дабы тот побеседовал с Анной на её родном языке. Надо сказать, что Тарроу являлся довольно необычным персонажем, снискавшим широкую известность в течение последующих нескольких лет, при этом своё участие в «деле Элис Парсонс» он никогда не раскрывал. Родился Леон на территории Российской империи в 1895 году. Очень скоро он стал круглым сиротой — отец умер до его рождения, а мать буквально через полгода. С большой вероятностью никому не нужный малыш не выжил бы, но… чудеса случаются! Через несколько лет мальчика усыновил богатый француз, который и вывез будущего специального агента в Европу. В течение нескольких лет перед Первой мировой войной