Алла Демидова - Письма к Тому

Ощущение после спектакля, как после интеллектуальной сухой поэзии или очень серьезной современной музыки. Да и публика к нему ходит «многолобая».

В Москве этот спектакль критика раздолбала бы в пух и прах. Ведь наши меньше всего ценят атмосферу (или, может быть, не чувствуют ее), а это самое трудное, я думаю, на театре.

Кстати, забавно, я Вам не писала, где находится театр «Аттис»? Это старый, полуразрушенный район Афин. Старые двухэтажные пустые, разрушенные особняки – там никто не живет, так как они принадлежат богатым, но те живут за городом, а земля в центре дорогая, поэтому дома разрушаются потихоньку. Жаль. Особняки есть очень красивые. Но окна у многих выбиты, двери заколочены. Живут там кошки, бродячие собаки и наркоманы. Иногда в этих домах, арендуемых, открывается магазин шуб для русских и написано по-русски: «ШУБЫ», иногда – публичный дом, причем его можно отличить только по горящей лампочке у входа днем и ночью. Раньше, я помню, эти лампочки были красного цвета, теперь обычные, раньше через открытую дверь можно было видеть коридор, окрашенный в ярко-красный цвет, теперь все двери плотно закрыты, а окна заколочены.

Так вот, теодоровский театр – как раз напротив такого дома. А с другой стороны, примыкающая к задней стене сцены англиканская церковь. Не правда ли, символично? Театр – между борделем и церковью.

Как-то играли мы тут месяц с Димой Певцовым «Квартет». Устали ужасно. И вот после спектакля, полуразгримированные, стоим с ним на улице и ждем Теодора, который гасит везде свет и закрывает двери. 12 часов ночи (спектакли начинаются в 8 вечера, но, как правило, в 8.30 – греки всегда опаздывают). И из противоположного дома, тоже после работы, выходят две немолодые проститутки со своей старой толстой собакой. Мы посмотрели друг на друга – все друг про друга поняли, ничего не сказали, – и они пошли уставшими тяжелыми ногами вдоль пустынной улицы ловить на углу такси, а за ними ковыляла их больная собака…

Обнимаю.

Открытка

Август 2000 г.

Том! Здравствуйте! Привет Вам с юга Франции. В Каннах в августе был фестиваль русской культуры, куда я Ваша Алла. приехала с фильмом, где снималась года два назад. После фестиваля переехала к друзьям недалеко от Канн, а потом поеду в Paris до 20-го сентября. Такой отдых себе устроила. Как Вы? Как Ваш любимый внук? Давно от Вас не было письма. Я думала, что этим летом мы увидимся, но не было сил ехать в Нью-Йорк. Работа с Бобом Уилсоном, кажется, из-за этого сорвалась, но я не жалею. Привет Юлии.

Письмо Тома

Сентябрь 2000 г.

Дорогая Алла! Хотел узнать больше о Robert Wilson. Он в свое время исправил свой речевой дефект (слабость) с помощью танцора (BYRD HOFFMAN) в Техасе; учил BUSINESS, потом стал архитектором; дизайнер и художник; работал с детьми, имеющими речевые дефекты; потом вошел в театр, как хореограф и режиссер.

Ты была права, когда выбрала Гоголя («Дневник(?) сумасшедшего») для сотрудничества с Wilson. Его гениальность, кажется, без ограничений. Но такие колоссальные productions (постановки), как его «Life and Times of Josef Stalin» («Жизнь и времена Иосифа Сталина») не легко повторить. В самом деле, самое важное остается слово. По-моему, такие люди, как Bob Wilson, вызывают огромный шум, но не оставляют следов.

По-моему, такие «гении» не уважают слово, а слово – и даже несовершенное (imparfait), представляет собой самое надежное средство сообщения между людьми.

Думаю, что Robert Wilson для тебя – «дорога не выбрана». Подумай хорошенько.

2001 год

Письмо

3 марта 2001 г.

Том, я с конца января сижу в Афинах. Репетируем с Терзопулосом «Гамлета». А до этого в Москве в оперном театре, где главным дирижером гениальный человек – Евгений Колобов – мы вместе с ним сделали «Пиковую даму». Колобов мне сказал, что ему надоело слушать в опере «Пиковая дама» слова Модеста Чайковского, что он хочет послушать текст Пушкина. И мы сделали такое действо. На сцене три пюпитра, а за ними три манекена вдалеке: Лиза, графиня и Германн. Сбоку стол с лампой и креслом. Когда авторский текст, я за этим столом, а за персонажей – встаю по очереди за пюпитрами. Колобов подобрал музыку (не Чайковского), которую, например, могла слушать Графиня, или Германн и т. д. Сам стоял за дирижерским пультом. Сыграли пока два спектакля – все хвалили – и я полетела в Грецию уже 2-й раз за этот год. Взяла с собой Микки – моего пекинеса. Тоже уже не впервой. Он привык. В театре у Терзопулоса на 3-м этаже есть квартира, которая называется «квартира Аллы», потому что кроме меня там никто не живет. Ночью в театре я одна во всем доме. Немного жутковато. На улице и дома холодно. Здесь дома ведь не зимние, т. е. не наши. Почти не отапливаются. Гулять с Микки – проблема. Греки в этом смысле странный народ. Много бездомных собак. Они спокойно лежат на проезжей части, как коровы в Индии, их объезжают, и кто-нибудь обязательно кормит. Но! В такси с собакой нельзя. Микки случайно поднял лапу у какого-то магазина – выбежала хозяйка – крашеная рыжая тетка – и стала на меня кричать. А на улицах нельзя сказать, чтобы была чистота. В кафе Микки тоже не пускают. Да и Теодор (тоже грек!) не пускает его на репетицию, хотя Микки спокойно сидит где-нибудь под стулом. Ему ведь главное мое присутствие. Без меня он плачет. Я помню, несколько лет назад я подобрала на улице пуделиху. И она меня не отпускала, пришлось возить ее постоянно с собой, а мы тогда выпускали в театре «Три сестры». Моя пуделиха Машка сидела в гримерной спокойно, потому что по трансляции слышала мой голос. Все к ней очень быстро привязались. И перед премьерой Любимов заглянул ко мне в гримерную: «А Машка здесь, тогда все в порядке». Я, говорят, хорошо играла свою роль в спектакле – тоже Машу.

Репетиции «Гамлета» идут туго. Терзопулос не готов. У него нет решения. Я сделала один текст. Одна на сцене. Что-то предлагаю – из чего он выбирает. Работает урывками и мало. «Устал». Это греки! Я привыкла, если работаю, то работаю по 24 часа в сутки, а он 2 часа – и уже устал. Не знаю. И еще, как всегда перед премьерой, болею. Простудилась. Не знаю, почему это всегда так бывает. Может быть, слабеет иммунитет? Или это защитная реакция организма перед излишними нагрузками.

Приехала Маквала. Живет у меня. Мне легче. Она гуляет с Микки. Посмотрела прогоны. Похвалила. Все, кстати, кто бывает на репетициях, хвалят, но я не верю в успех. Теодор хочет, чтобы я у них играла «Гамлета» несколько месяцев. Это нереально. Я ведь играю по-русски. И, хоть благодаря тому, что Теодор не понимает русский текст и поэтому ставит свет и мизансцены так, чтобы это было понятно всем, думаю, что играть «Гамлета» часто я не смогу. Не хватит энергии. Силы после операции у меня уже не те.

Вот, Том, пока все. Обнимаю Вас и Юлию.

Открытка

21 марта 2001 г.

Том! Я в Дельфах. Жара. Все в цвету. Красота. У меня 22 апреля 2001 г. здесь мастер-классы и концерт. А в Москве снег. В Дельфах хорошая энергетика. Недаром рядом Парнас, только боги, по-моему, это место оставили. А Парнас, кстати, очень невысокая гора оказалась. Обнимаю.

Открытка

Том! Я опять в Афинах. Играю «Гамлета». Все хвалят. От безделья накупила себе много ненужных «тряпочек», поэтому посмотрите, пожалуйста, на мой счет – идет большая утечка денег? Не перешла ли я за лимит?

P.S. Меня очень многие, в том числе Терзопулос, ругали за мою любовь к «тряпочкам». Но это, по-моему, часть профессии. Недаром я люблю Сергея Параджанова.

Письмо

6 июля 2001 г.

Том! Вы когда-нибудь были в Патрах? Это в Греции. А я уже не первый раз. Много-много лет назад, когда я впервые поехала в Грецию, я попала именно в Патры. Это еще было при советской власти, меня туда послали на театральный фестиваль и только, прилетев туда, я узнала, что должна играть в рамках фестиваля «Федру». Меня никто об этом не предупредил в Москве. У меня не было ни костюмов, ни, главное, партнеров. И вот тогда Терзопулос, который был директором этого фестиваля и видел в Канаде нашу «Федру», поставил со мной импровизацию на тему «Федры». Играла я тогда на руинах старой крепости.

А сейчас «Гамлета» играю в круглом классическом театре. Древнегреческом. Круглая сцена, сзади арки, ну все как положено. Конечно, сцена не для нашего «Гамлета». Как-то на этой сцене я видела «Персов» в постановке Терзопулоса – вот это было гениально. А сейчас он же сделал с греками «Геракла», почти в той же манере, но… не получилось. Как это часто бывает. От чего зависит жизнь спектакля? Никто не знает. Знают только зрители и критики, но сделать ничего не могут.

У меня здесь мастер-класс с молодыми актерами. Я им рассказываю про психическую энергию. Они про это ничего не знают. Дала им ряд упражнений на выявление этой энергии, но все равно – у кого талант есть, тот и без этих упражнений хорош, а у кого нет – ничего не поможет. Как и система Станиславского, по-моему. На Западе к этой системе излишний приоритет.