Опыт СССР. Проект мирового масштаба - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

десятилетиями культура охраны и воспроизводства лесного богатства страны как совокупность норм права и житейских норм была разрушена. Рынок отбросил людей, инфраструктуру лет на 20 назад, а природу - на 40-60, или уничтожил навсегда.

По оценкам Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) от экологических рисков в России ежегодно гибнут 493 тысячи человек. По данным Минздравсоцразвития в июле 2010 г. число смертей по России в годовом исчислении выросло на 8,6 % (в январе-июне смертность сокращалась). В некоторых из охваченных пожарами и/или задымлениями регионах смертность в июле 2010 г. (по сравнению с июлем 2009 г.) выросла более значительно: в Москве - на 50,7 %; Ивановской обл. - 18,3 %; Московской и Тульской обл. - 17,3 %; Республике Татарстан - 16,6 %.

По данным Департамента здравоохранения Правительства Москвы, дополнительная ежедневная смертность от аномально высокой температуры и задымления в Москве достигала 320-340 человек.

Экстраполируя приведенные выше данные о смертности по Москве на все пострадавшие территории европейской части, можно предположить, что дополнительная смертность от сочетания аномально высокой температуры с задымлением в июле-августе могла составить 45-60 тыс. человек. Менее тяжкие последствия для здоровья в виде обострения старых заболеваний и возникновения новых коснутся миллионов жителей задымленных территорий и будут сказываться несколько месяцев» [Яницкий О.Н. Пожары 2010 г. в России: экосоциологический анализ // СОЦИС, 2011, № 3.].

Вывод таков: в подобных условиях техносферное, культурное, социальное неблагополучие будет неизбежно нарастать. Государство от своего патернализма - отеческой заботы о лесах России - отказалось, а общество убедить его не хочет.

Но во второй половине XX века становилось все яснее, что наличие обществоведения научного типа - это необходимое условие выживания больших государственных и общественных систем. Без него уже невозможно было успешно управлять урбанизированным индустриальным обществом. Эмпирическое и неявное знание уже не отвечало сложности задач, общественные процессы выходили из-под контроля. Многие проявления недовольства приходилось подавлять, загоняя болезненные явления вглубь. Ю.В. Андропов в 1983 г. признал, что «мы не знаем общество, в котором живем». Познавательные инструменты советского обществоведения не годились. Это и привело к катастрофическому провалу.

Уже к 1988 году было видно, что перестройка толкает общество к катастрофе. Но элита обществоведов этого не видела (или умалчивала, что несовместимо с научными нормами). В 1990-е годы ряд аналитиков склонялись к мысли, что слабость советского обществоведения была обусловлена тем методологическим фильтром, которым служил взятый из марксизма исторический материализм с его специфической структурой познавательных средств. О методологическом несоответствии истмата реальности XX века надо говорить особо - это большая и важная тема. Она актуальна потому, что хотя российское постсоветское обществоведение сменило свой идеологический вектор и ориентируется на либеральные (или даже «антимарксистские») ценности, в методологическом плане никакого сдвига не произошло.

Мы пришли к такому положению, что Запад, при всех его провалах и кризисах, обеспечил постоянное снабжение государства и общества беспристрастным, инженерным обществоведческим знанием. А уж как им пользоваться -это решают заказчики и «потребители» (политики, администраторы, общественные деятели, предприниматели и обыватели), исходя из своих ценностных представлений.

После краха СССР возникла обширная мемуарная литература советских обществоведов - плод их рефлексии на собственные установки и роль их профессиональных сообществ в катастрофе советского строя. Эта рефлексия показывает, что методологическая база этих сообществ принципиально отличается от научного метода в главных его компонентах.

В мемуарах 1990-х годов даже социологи, которые были ближе к научным и эмпирическим методам, сами представляли свою деятельность не как научную, а как общественно-политическую, причем антигосударственную. В обзоре сказано: «Тема взаимоотношений социологии и власти - ключевая в воспоминаниях. Этими взаимоотношениями задан этос советской социологии: ее провалы и достижения оцениваются исходя из истории этого противостояния. “Социологи” и “власть” представлены как два противодействующих начала».

Здесь и обнаружилась неадекватность советского обществоведения, которое не смогло ни объяснить причин социального недомогания общества, ни предупредить о грядущем кризисе. Эта беспомощность была такой неожиданной, что многие видели в ней злой умысел, даже обман и предательство. Мы стоим перед фактом: советское обществоведение оказалось несостоятельным в предсказании и объяснении кризиса советского общества. Те методологические очки, через которые оно смотрело на мир, фатальным образом искажали реальность.

Если отбросить предположения о том, что доктрина реформ, разработанная или одобренная ведущими обществоведами в 1980-е годы, являлась плодом сатанинского заговора против России, остается признать, что ее замысел включал в себя ряд ошибок фундаментального характера. Но никакого пересмотра ошибочных воззрений не последовало. Многие стороны кризиса, который сопровождает крах СССР (это кризис несравненно более глубокий и длительный, чем после революции 1917 г.), служат опытным доказательством несостоятельности обществоведения времен перестройки и 1990-х годов. Но и сейчас провалы в предвидении и нейтрализации угроз (типа кризиса Украины) носят фундаментальный и структурный характер.

В постсоветской России продолжилось введение в методологию структур вненаучного знания (художественного, а все чаще и религиозного). В преподавании социологии нередко делают упор на использование художественной литературы как источника знания о закономерностях общественных процессов. Как и прежде, представление об обществе проникнуто присущим натурфилософии эссенциализмом: об обществе думают как о вещи - массивной, подвижной, чувственно воспринимаемой и существующей всегда. Проведенная в 1990-е годы замена советских учебников учебниками, списанными с западных, лишь ухудшила положение. Эти учебники уже не отвечают западной реальности и не имеют никакой связи с российской действительностью.

Была создана и силой авторитета и социальными условиями гуманитарной интеллигенции навязана аномальная методологическая парадигма. В ней стали господствовать не нормы научной рациональности и ориентация не на достоверность и истину, а на корпоративные и партийные интересы. На языке этой парадигмы, с ее логикой и мерой, стали мыслить и изъясняться основная масса преподавателей, подготовленных ими дипломированных специалистов, а затем и политики, бизнес-элита, СМИ.

Произошла деградация системы познавательных средств, на которой собирается интеллектуальное сообщество. Это значит, что в настоящее время Россия не обладает коллективным субъектом научной деятельности в области обществоведения. Отдельные личности, малые группы и лаборатории не могут заменить национального сообщества. Только профессиональное сообщество может выработать, задать и поддерживать всю систему норм, регулирующих получение, проверку и движение научного знания о предмете. Для этого требуется соответствующая социальная организация, профессиональная «полиция нравов» и дееспособная система санкций. Ничего этого пока нет. Самые тяжелые нарушения норм научности (по ошибке или по недобросовестности) не влекут за собой никакой реакции. На конференциях даже в учреждениях самого высокого статуса два докладчика один за другим могут говорить вещи, абсолютно несовместимые,