Долгая ночь (сборник) - Ф. Шумов

просить, чтобы Володю не трогали, он ни в чем не виноват, а ослушаться Прахова — такого в совхозе еще не бывало... Володя — это шофер Прахова, они с Кирой еще года нет, как поженились.

Кравцов протянул руку — давай бумаги. Все записал, что она рассказала?

— Ну, брат, — похвалил Сергея Кравцов, — вот это ты на жилу наткнулся. А в «Гуляевский» я сам съезжу. Придется с Праховым потолковать напрямую, без дураков. Не верю я, что в исполкоме могли дать такую команду — документы от нас прятать. Там что, не понимают, где закон, а где беззаконие?

С Белоевым Кравцов теперь не ездил: он не любил людей неискренних. И хотя Белоев стелился мелким бесом, машину чуть не вылизывал, с утра докладывал: товарищ майор, машина на ходу — веры ему уже не было. Если надо было, Кравцов брал дежурку, а дежурному оставлял Белоева.

В этот раз в «Гуляевский» Кравцов приехал, когда морозный январский день шел на убыль. В предбаннике у Прахова увидел Киру, тоненькую, светлоголовую. Она глянула на майора с такой радостью и надеждой, что Кравцов не удержался, легонько похлопал ее по плечу.

Увидев Кравцова, Прахов неприятно поморщился и тягучим голосом спросил:

— Соскучился? По душам, наверное, приехал потолковать? Ну, давай потолкуем.

Кравцов помолчал, а потом спросил:

— Сколько же лет мы с тобой знакомы, Прохор Матвеевич? Пять? Или больше?

Прахов подтвердил — пять и, выходит, еще и с хвостиком. С восьмидесятого, если считать, как Кравцова перевели в район. Прахов потер ладонью обрюзгшее лицо:

— Вот ты мне, выходит, пять лет верил, за честного человека считал, а теперь в жулика произвел. Это как понимать?

— Я пока нигде этого не говорил, Прохор Матвеевич. Вот ты — коммунист, и я — коммунист. И если я не понимаю, что творится в твоем хозяйстве, не ты ли первый должен мне помочь? А что твоя главбух вытворяет? Даже документы, видишь ли, не желает показывать работникам милиции! Она что, не понимает наших прав и обязанностей?

Прахов, до этого небрежно развалившийся в глубоком кресле, вдруг подобрался, грозно сдвинул брови:

— Щенок ты еще, майор! Что же ты взялся меня стращать? Права у тебя, полномочия! Я фронт прошел, две «Славы» имею! Что ты здесь вынюхиваешь? Больше того, что я знаю, все равно не узнаешь. Ты видел, каким был совхоз десять лет назад, когда я его принял? И как тут люди жили? Видел?! А теперь?.. Думаешь, легко далось? Да я этому жизнь отдал! И не тебе, молокососу, судить обо мне!

Он вдруг побледнел, глотнул воздух и судорожно прижал пухлые руки к сердцу.

Кравцов заметался в поисках графина с водой, Прахов вытянул руку: — там! там!

За одной из полированных дверок большого стенного шкафа оказался холодильник, в нем бутылки с минеральной водой, коньяк, еще какие-то вина, горкой громоздились банки и баночки.

С трудом глотнув минералки, Прахов еще долго сидел с закрытыми глазами. Наконец пришел в себя:

— Опять сердце прижало. Сам-то пей, испугался, поди.

Георгий Иваныч выпил стакан холодной до озноба минералки. Жалость к Прахову не могла перебороть засевшую в душе обиду.

Между тем Прохор Матвеевич тихо продолжал:

— Ладно, за щенка ты меня, старика, извини. Погорячился я. Давай спокойно поговорим. Там, — он указал на холодильник, — баловство одно. Думаешь, мне это надо? Куда уж! На работу и то сил не хватает. Это для гостей, для высоких гостей... — он поднял указательный палец: — Понимаешь?

— Что ты об этой мелочи? — отмахнулся было Кравцов.

— Нет, не мелочь. Думаешь, если я за тобой и твоим опером по совхозу не бегаю, так ничего и не знаю? Я все знаю. И про благоустройство, и про накладные, и про ведомости... Хочешь верь, хочешь — нет. В любом случае я себе денег в карман не клал.

— Знаю. Потому и спрашиваю: кто же прикрывается твоим именем и фронтовой твоей славой? Если думаешь, мне в удовольствие говорить с тобой в таком вот духе — ошибаешься, Прохор Матвеевич.

— А ты брось, не говори. Тем более, что я, чего ты ждешь, сказать все равно не могу. Не из таких я, чтобы кого-то под монастырь подводить. — Прахов вздохнул и стал что-то искать на столе, всем видом показывая, что разговор окончен.

Кравцов поднялся:

— Добре, Прохор Матвеевич. — Поехал я. Только напоследок скажи, что за дубленки ты возил в райцентр? И магнитофон? Японский, говорят...

— А! И до этого докопался? То-то я гляжу, Кира сама не своя... Однако смотри, майор: ты ухватил хвост тигра. А тут как выйдет: то ли ты его заловишь, то ли он тебя съест. А сказать тебе, повторяю, ничего не могу. Уволь старика. Разберешься до конца, сам поймешь, почему. А главбуху скажу, чтобы не дурила, берите документы, какие надо.

Секретарь парткома Журавский ждал Кравцова у своего кабинета, кивнул — зайди.

— Не стал мешать вашему разговору. Вижу, нелегко он тебе достался.

— Обоим, — коротко бросил Кравцов.

— Да, Прохору Матвеевичу теперь ой как не просто. Трудно ему живется уже давно, с тех самых пор, как оказался в Снетковских санях. И знает, что сел не в свои сани, а выбраться не может. Придавил его Снетков, воли лишил, заставил думать, что все мы тут хлеб едим по его милости. И ведь многие верят. Верят! И что благодетель он и заступник. Ведь какой Прахов раньше был? Смелый, честный, добрый. Ночей не спал — за хозяйство и людей болел. Сам знаешь, как еще недавно лаптями пустые щи хлебали. Матвеич умел и начальству доказать, что для нас разумнее, экономичнее, и людей понять. А сейчас... Устал, выдохся. А тут еще Снетков. Вот и мается, за сердце все чаще хватается.

— Так ушел бы на отдых, возраст ведь давно позволяет... — Кравцов вдруг снова увидел так напугавший его тусклый взгляд Прахова.

— Снетков не дает. Ему нужны послушные руководители, а Прохор Матвеевич, каким сейчас стал, его как раз устраивает. Ты, кажется, портьерной тканью интересовался. Если еще не доискался, то загляни на Кию, в исполкомовский заповедник. Там недавно сауну отгрохали для приема высокого начальства. Так ты хоть снаружи посмотри, внутрь-то тебя, наверно, не пустят — ранг не тот. Погладь бревнышки... Они-то ведь и благоустройство нашего поселка. Понял? И тут инициатива Снеткова. Он распорядился, чтобы банк профинансировал эту операцию,