Там, где бродят каннибалы - Мерлин Тэйлор

свои деревни. Мы будем медленно идти, и сегодня ночью, когда они будут спать в своих хижинах, мы застанем их врасплох».

Полицейские, использовали этот прием настолько ловко, что, когда построили людей и пересчитали их, носильщиков у них оказалось больше, чем нужно. Неудивительно, что мы нашли наших «вьючных животных» угрюмыми, когда вышли их осмотреть.

Позже, после завтрака, Хамфрис выстроил их в ряд, осмотрел, чтобы отсеять непригодных, заключил обычную сделку относительно еды, заработной платы и обращения, раздал одеяла и дал им слово, что, их грузы легче обычной нормы, и пообещал, что когда мы найдем носильщиков, более приспособленных к горным путешествиям, нынешние будут отправлены домой.

После первого всплеска протеста против похода в горы, внушавшего им страх, не говоря уже об опасности со стороны каннибалов, аборигены стоически восприняли свою судьбу. Но ночь за ночью, пока были с нами, они в страхе собирались вокруг своих костров, монотонно распевая об опасностях, на которые они идут, и размышляя о том, увидят ли они снова свои деревни и своих женщин.

Мы должны были выйти рано утром следующего дня и рано отправились спать. Но едва обменялись фразой «спокойной ночи», как по ступеням бунгало послышался топот босых ног и голос, почтительно, но настойчиво возгласивший: «Таубада, таубада!»

Коннелли встал, довольно раздражённый тем, что его заставили выкатиться из своей экранированной сеткой кровати и столкнуться с москитами. С пришедшим он обменялся несколькими словами на туземном наречии. Не пытаясь их понять, я не интересовался разговором, пока не услышал, как Хамфрис на соседней койке вскочил с каким-то восклицанием и вышел, чтобы принять участие в беседе.

Потом он вернулся и позвал, чтобы узнать, сплю ли я.

«Тебе лучше выйти и заняться этим, — сказал он, — В конце концов, куда мы идем и что мы делаем, зависит от твоего решения».

В этой фразе было что-то загадочное, и, явно, к этому было примешано немного волнения.

На веранде стоял лохматый туземец, на которого падали лучи большой лампы Он устал с дороги, а его униформа деревенского полицейского была заляпана грязью равнин и забрызгана волнами, которые обрушивались на него, когда он с материка плыл на каноэ через Холл-Саунд.

«Этот парень, — сказал магистрат Коннелли, — представляет горную деревню, которая является последним аванпостом цивилизации и влияния правительства. В Капатее, на территории за его деревней, туземцы неистовствуют и ведут войну с другим районом, Кевеззи. Ни Капатея, ни Кевеззи не находятся полностью под контролем правительства. Но они находятся сразу за пределами зоны, и этот парень говорит, что, если правительство не примет меры, война распространится на его деревню, а затем и на другие районы… Он мало что знает о том, что происходит, но совершенно очевидно, что затевается что-то серьезное. Его люди полагаются на обещание правительства защитить их, если они сами не будут сражаться. Это критическая ситуация. Если мы не появимся там и не протянем руку помощи, они потеряют веру в правительство и, скорее всего, вернутся к дикости».

«Но куда мне идти?» — спросил я.

«Вы направляетесь в горы недалеко от Капатеи и Кевеззи, — ответил Коннелли. — В сущности, ваши полицейские — это правительственный патруль. У вас есть магистрат и полиция, вы установите мир и избавите меня от необходимости самому организовать патрулирование. Поймите, я не молодой человек, и поход в горы для меня нелегкое испытание, у меня здесь нет помощника, и меня ждет моя работа… Будьте молодцами, ребята, и возьмитесь за это дело».

«Я предоставлю это Хамфрису, — ответил я, — Он лучше меня знает, как это повлияет на наши планы, и он настоящий руководитель этой экспедиции».

«Тогда, — быстро сказал Хамфрис, — мы начнем с вас, Кон. Пусть этот прибывший человек пойдет в казарму на ночь, а вы расскажете нам все, что слышали от него об этом деле».

Мы закурили трубки и откинулись на спинки стульев, а магистрат Коннелли отослал деревенского констебля и приготовился рассказать нам все, что ему известно о Капатее.

«Для вашего блага, поскольку вы недавно приехали в Папуа, — сказал он, повернувшись ко мне, — мне лучше рассказать кое-что о горцах».

Я не буду пытаться цитировать его, а просто изложу своими словами то, что он мне поведал.

Природа, должно быть, пребывала в раздраженном настроении, когда создавала Новую Гвинею, ибо она сделала ее страной мрачных, неприступных, внушающих ужас хребтов, а жизнь ее диких народов — непрерывной борьбой за существование от колыбели до могилы. Над ними всегда витает тень смерти, ибо, если они не будут убиты и съедены врагами, окружающими каждое племя, им грозит голодная смерть из-за частых разрушений их каменистых, заваленных стволами деревьев огородов сахарного тростника и сладкого картофеля. Дичь в лесах ограничена несколькими птицами, случайно встреченным кенгуру размером немногим крупнее крысы, и, возможно, страусом эму, заблудшим в горы из низменностей. Нет другого мяса, кроме мяса убитых врагов.

Так что в горах среди мужчин свиньи ценятся даже больше, чем их жены.

Женщин в горах больше, чем мужчин, потому что жертвами людоедов, в основном, становятся мужчины. Таким образом, между молодыми женщинами существует сильное соперничество за обладание мужчиной, подходящим для брака; и это обстоятельство дало женщинам право первыми предлагать «руку и сердце». Мужчина редко отказывается. Чем больше у него жен, тем больше его огород, который жены обрабатывают. Так что у каждого мужчины от двух до шести жен. Потеря одной из них мало что значит там, где можно немедленно получить другую.

Но потеря свиньи — это беда! Чтобы получить еще одну свинью, мужчина должен бродить по джунглям, ловить поросенка, выращивать его, вплоть до того, чтобы позволить ему сосать грудь своих жен и играть с их детьми. Таким образом, смерть свиньи часто влечет за собой убийство ради добычи мяса, а это убийство так неизбежно приводит к другим, что в настоящее время кровопролитие распространяется на целые деревни и племена.

«Деревенский констебль говорит, что это свинья вывела жителей Капатеи на тропу войны, — продолжил Коннелли, — Это ему стало ясно из того, что капатеяне выли и визжали на жителей другой деревни, расположенной на противоположной стороне глубокого оврага (почти пропасти); те выли и кричали в ответ. Я удивлен тому, что капатеяне, возможно, забыли то, как несколько лет назад мы были вынуждены послать к ним патруль, который жесткими мерами сделал их жизнь невыносимой, пока они не успокоились. Но настоящая тайна этого дела не в этом.

Обычно горец и не думает о путешествии ночью из страха перед лесными духами. Вот почему они в течение целого дня выставляют вокруг деревень часовых, но отзывают