Серийный убийца: портрет в интерьере - Александр Михайлович Люксембург

узор человеческой жизни. Не зная, кем станет наш «соавтор», мы, наверное, в отдельных пассажах обнаружили бы явные свидетельства природного писательского дара, позволяющего незнакомому с изящной словесностью автору повторно открывать весьма изощренные повествовательные приемы, усиливающие эстетическое воздействие текста и его читательский потенциал.

Родился я 22 апреля 1960 года в Ростовской области, в Зерноградском районе, в сотне километров от райцентра, в колхозе «Красноармейском». И день тот был знаменателен тем, что совпал с днём рождения великого Ленина. Долго мамочка не думала, как меня назвать. Пусть сын будет назван в честь вождя пролетариата Владимиром. Наверное, и мысль промелькнула в голове молодой матери, а вдруг её сын тоже хоть не очень великим, но станет.

Удивительный и впечатляющий штрих. И не столь уж важно, реален он или является последующей находкой Муханкина-автора. Не парадоксально ли, что серийный убийца походя соотносит себя с Лениным, которого, выросши в Богом забытой глубинке гигантского коммунистического государства, воспринимает как эталон величия, достижимого смертными мира сего?

В 1959 году моей матери было 19 лет, отец её симпатичность увидел и стал ухаживать за ней. В июле отец добился успеха, и моя мать забеременела. Далее нужно было что-то решать, и решили жить у его матери на другой улице в том же колхозе. Время шло, и мать, и отец работали, мать не очень здорово переносила беременность, а свекрови это не нравилось. Она издевалась психически над моей матерью, высказывая, что та свинарка и что есть для отца достойные жены, например девчонки из конторы, магазина и т. д.

Свекровь всю еду прятала под замок в погреб, и мать худела с каждым днем, ей было очень плохо, и утром, голодная, она уходила на работу в свинарник, но отцу об этом не говорила, боялась. Бывало, отец допоздна где-то погуляет и с холода придёт домой в зимнее время, мать его накормит и уложит в нагретую другую постель спать отдельно от матери. Она все время гадости всякие про мою мать говорила ему и т. д.

Моя бабушка от людей узнала, что матери моей очень плохо. Все думали, что мать доходит и может скоро умереть. Когда бабушка поговорила с матерью, та во всем призналась. Бабушка забрала мать от отца и свекрови и долго отхаживала её. И в 1960 году 22 апреля моя мама родила меня. А отец тем временем гулял свадьбу с девушкой, которая работала в магазине; с ней он до сих пор живет. И родился я незаконнорожденным и во всем всегда виноватым.

Можно легко представить себе, каким могло быть настроение не очень уравновешенной женщины, бывшей в течение нескольких месяцев объектом издевательств, а затем брошенной с совершенно ненужным ей ребенком на руках.

Внутри мамы была злоба на неудавшуюся жизнь с моим родным отцом, который в те дни женился на другой девушке, а может быть, и раньше, — отец, узнав о моем рождении, бросил все дела и прибежал в больницу посмотреть на сына. Конечно, ему стоило больших трудов прорваться в палату, где лежал я — живой комочек — и спал. Отец стоял, смотрел на меня и на мать и плакал. Мать, конечно, ядом дышала на отца, дерзила и прогнала его из палаты.

Няньки тоже бросали в сторону отца змеиные взгляды и шипели, выражали свое недовольство.

И вот: шестидесятые годы, колхоз глухой, забитый, и вдруг из больницы выходит мать-одиночка с дитём на руках, а колхоз есть колхоз — палец людям в рот не клади, откусят руку по самый локоть. И пошли кривотолки, посмеивания, покусывания.

Мама была психичная и загоралась от всякой мелочи, как спичка. Были доброжелатели, и гадалки, и всякие твари-советчицы. Мама по своей молодости мозгов, по-видимому, не имела и начала маяться дурью. Насоветуют чёрт знает что ей подруги, она хватает меня и бежит на другую улицу в конец колхоза к моему отцу, бросает меня там на лавку около забора, то ли на крыльцо и орет: «Забери своего сына!» Опомнится и давай забирать назад.

Нервотрепка продолжалась долго. И вот однажды отец не выдержал, пошёл в сельсовет, объяснил председателю колхоза ситуацию и сказал: или пусть нам дите отдаст, или пусть угомонится. Вскоре все прекратилось. Однако отцу запретила мать приходить к сыну и от всех услуг отказалась.

Из этого сообщения мы можем без труда извлечь представление об удивительной по накалу чувств драматической ситуации. И действительно, представим себе, как в небольшой деревне, где все на виду и каждый знает все о каждом, к дому молодоженов чуть ли не каждый второй день устремляется в неистовстве потерявшая контроль над собой молодая женщина и подбрасывает ребенка, и снова подбрасывает, и с одной подспудной сверхзадачей: добиться того, чтобы разыгрался как можно более громкий скандал. Быть может, ей кажется, что отец ребенка вернется к ней, но едва ли сама она искренне верит, что подобными методами сумеет добиться какого-либо ощутимого результата. Скорее, ею движет мстительность, надежда разрушить отношения молодоженов, скомпрометировать отца ребенка в глазах окружающих.

Какие чувства способна она испытывать к своему первенцу? Любовь? Нежность? Едва ли. Какая любящая мать бросит орущего младенца на скамейке и уйдет восвояси? Нет, этот ребенок для неё не просто помеха, обуза, он бессознательно воспринимается как воплощение зла, символ несчастья, постоянное напоминание о том, что она брошена, покинута. Его истошные вопли, пусть она и сама того не понимает, становятся своеобразной компенсацией: не одной ей плохо, могла бы подумать она, если бы была в состоянии анализировать собственные поступки, ребенку еще хуже. Конечно, наш рассказчик повествует обо всем этом с чужих слов. Взрослый человек никогда, как правило, не может воспроизвести по памяти того, что приходится на три первых и, возможно, решающих года его жизни. Тут, наверное, использовано то, что слышал он от самой матери, о чем рассказывала бабушка, а что-то, возможно, дошло до него впоследствии в пересказах деревенских сплетников. Не забудем, что он, помимо всего прочего, хочет растрогать своего главного, основного предполагаемого читателя следователя Яндиева. И все же мы чувствуем искренние нотки в этом рассказе. Ведь, в сознании Муханкина прочно отложился тот факт, что в наш мир он пришёл непрошеным и никому не нужным, что само его тело стало разменной монетой во взаимоотношениях между матерью и отцом. Страшнейшая травма, перенесенная уже в первые недели жизни, налицо. Образ матери начинает связываться в восприятии ребенка с мучениями, истерическими криками, холодом, чувством заброшенности. Этот холод окружает его, обволакивает со всех сторон. Женщина, давшая ему жизнь, делает все