"Всего я и теперь не понимаю" - Александр Константинович Гладков

Г.Г.Ягоде следственным органам. 3 апреля 1937 г. Москва. Кремль. Председ. Калинин, секретарь Акулов».

Перечел раза три: не галлюцинация ли у меня?

Еще 18-го марта Ягода делал доклад на активе Наркомсвязи в Радиотеатре, Лёва был на нем и рассказывал мне. Две с половиной недели назад. Значит, случилось нечто в эти две недели. А, может быть, все было предрешено заранее, в конце января, когда Ягода был «переведен в запас». А в это время арестовывались еще многочисленные близкие сотрудники его в аппарате НКВД, приверженцы и пр. Ведь не так просто арестовать вчерашнего руководителя органов. Глухие слухи об идущих арестах в лубянском ведомстве ходили по Москве последнее время. М.б., и осеннее назначение его в Наркомсвязь тоже было прикрытием задолго рассчитанной операции с изоляцией могущественного главы тайной полиции от «своих людей», от преданной ему охраны, от доверенных подручных на всех ключевых постах.

Еще сравнительно недавно его влияние было в самом зените (или так нам казалось?).

Прошлым летом, когда нам со Штоком заказывали сценарий о канале Волга — Москва, Гиков притащил кучу стенограмм разных ответственных совещаний как материал к сценарию, где Ягода прославлялся вовсю, и в просмотренной нами хронике он маячил чуть ли не в половине кадров.

Все это очень сложно и может отозваться на судьбе Киршона, Авербаха, Афиногенова и других, лично, по слухам, связанных с ним.

Днем на продолжении собрания писателей, где только об этом и жужжат.

Вечером неожиданный звонок Л.В. «Я приду, можно?» Приходит крашеная, вымазанная дешевой косметикой, неискренняя, развязанная и... желанная...

5 апреля

Спал мало, хотя и не провожал Л.В. Разбудили телефонные звонки.

Л. довольно нагло попросила у меня взаймы, а у меня, как нарочно, есть деньги (что бывает теперь не очень часто), и я дал ей полторы сотни...

Днем на продолжении писательского собрания.

В последние два дня с покаянными речами выступали: Мирский, Левидов60, Гронский, Пильняк, Афиногенов, Киршон. Странно говорил Шкловский. Другие злорадно нападали. Обнажение скрытых ненавистей и завистей. Подло выступал Пильняк, который все валил на влияние Радека и Воронского, якобы подсказавших ему тему «Повести о непогашенной луне», где он изобразил легенду о смерти Фрунзе. «Троцкистскими двурушниками» названы еще: Грудская, Тарасов-Родионов, Горбов61. Гайдовский, вчерашний подхалим и лакей Киршона, выступил с разоблачениями своего «шефа», и Киршон в ответ прочел недавнее холуйское письмо к себе Гайдовского под общий смех зала. Киршон вчера выступал самодовольно и по-прежнему высокомерно. В числе прочего, он обвинил в зазнайстве и высокомерии Фадеева. Фадеев отвечал ему спокойно, назвал пьесы Киршона слабыми, но добавил, что он далек от того, чтобы отрицать их положительное значение. Афиногенов говорил жалко и растерянно. Имя Авербаха носится в воздухе, его упоминают в кулуарах, но с трибуны еще не называлось. Говорят, что он где-то на Урале62. Ягода женат на его сестре, и вряд ли его минует проработка. Выступал и Ангаров из ЦК. Завтра Ставский будет подводить итоги. Он и П.Юдин63 — главные фигуры проработочной кампании.

Все это противно, но как-то захватывает.

8 апреля

Нет! Есть еще порох в пороховнице!

Сегодня в театре была вдохновенная, гениальная репетиция сцены «Крестный ход» в «Наташе». Таких давно не было. В.Э. работал стремительно, неистово, яростно... Это была одна из тех репетиций, когда он снимает пиджак еще до начала...

Я сидел рядом с ним, и он попутно все время со мной разговаривал, комментируя сделанное.

Записал подробно всю репетицию в блокноте. Она длилась с 12 часов дня до 4-х с десятиминутным перерывом, и работой было наполнено каждое мгновенье. За все время В.Э. ни разу не присел: подходил к своему месту, говорил что-то мне, постоит и снова бегом на сцену. До перерыва он бегал от своего столика на сцену 18 раз и после перерыва еще 43 раза.

А, может быть, еще получится спектакль? Ох, хорошо бы!

10 апреля

Чудные весенние дни. Солнечно и привольно.

Днем на совещании в «Рабочей Москве» о плане изд-ва «Искусство». Меня пригласил придти Оттен. Удачно выступаю, и даже Н.Д. меня хвалит. Сидим в буфете с Сергеем Городецким. Я ранее с ним не был знаком. Странное впечатление. Он как-то ниже своей биографии.

Мятежники понесли поражение под Мадридом.

Кампания проработок в литературе, кажется, затихает. Впрочем, один раз так уже казалось в начале года, а потом шторм забушевал с новой силой.

Но слухов всевозможных много. Особенно, связанных с арестом Ягоды. Будто бы его 6 дней держали дома под охраной не только дома, но и всего квартала, и только потом перевезли на Лубянку. Может быть, в это время «чистили» обслугу Внутренней тюрьмы? Слухи о разных арестах: сын Томского, в Грузии — Окуджава, Б.Мдивани и Л.Гогоберидзе (который пытался застрелиться при аресте) <...>

11 апреля

Днем на репетиции «Наташи». Через две недели должны начаться генеральные, но все сыро, не готово.

Напоминаю В.Э. о «серьезном разговоре», но он опять отвечает уклончиво. Больше не стану теребить его до премьеры. До НИЛа ли ему сейчас?

В «Советском искусстве» статья А.Горюнова «Как пьеса Киршона попала в Театр Вахтангова». Он пишет о низком качестве пьесы, о том, что большинство худсовета и труппы было против, но за пьесу стояли Куза64 и директор Ванеева, а руководящие работники ВКИ намекали, что «кому-то, где-то» пьеса очень нравится, — испытанный шантажный метод Киршона. Появление подобной статьи — случай беспрецедентный, ибо только послезавтра должна состояться премьера «Большого дня», задержавшаяся из-за болезни Щукина, который месяц пролежал в Кремлевской больнице. То, что Альтман напечатал статью Горюнова, означает, что он перешел в антикиршоновский лагерь. Киршон накопил себе слишком много врагов своей наглостью и высокомерным хозяйничаньем в драматургии, и теперь, после падения Ягоды, его главного покровителя, ему придется туго. Раньше все его смертельно боялись, а теперь страх исчез.

13 апреля

Днем в театре производственное совещание по «Наташе».

Замечаю, что В.Э. как-то избегает меня. Мне приходит в голову, что З.Н. задумала расправу со мной, как это было когда-то с Басиловым. Повод — мое письмо к ней и ее подозрения в моем «предательстве». Я мог бы не придти на совещание, но Логинова специально предупредила меня, чтобы я был (по линии месткома). На душе погано. В.Э. старается не встречаться со мною глазами. Не знаю, что было задумано З.Н., но получилось вот что. С глупой и грубой критикой пьесы выступил Темерин, и это разозлило З.Н. и, м.б., повернуло ее гнев в другую сторону. Отвечая ему на грани площадной