«Благо разрешился письмом…» Переписка Ф. В. Булгарина - Фаддей Венедиктович Булгарин

Твой друг

К. Рылеев

3. К. Ф. Рылеев Ф. В. Булгарину

Петербург. 7 сентября 1823

Я был тебе другом, Булгарин; не знаю, что чувствовал ты ко мне; по крайней мере, ты также уверял меня в своей дружбе – и я от души верил. Как друг, отдаю на твой собственный суд, исполнил ли я обязанности свои. Исследуй все мои поступки, взвесь все мои слова, разбери каждую мысль мою и скажи потом, по совести, заслуживал ли я такого оскорбления, какое ты сделал мне сегодня, сказав, что ты, «если бы и вздумал просить от кого-нибудь в Петербурге советов, то я был бы последний…». Что побудило тебя, гордец, к этому, я не знаю. Знаю только то, что я истинно любил тебя и если когда противоречил тебе, то не с тоном холодного наставника, но с горячностью нежной дружбы. Так и вчера, упрекая тебя за то, что ты скрыл от меня черное свое предприятие против Воейкова[425], я говорил, зачем ты не сказал; я на коленях уговорил бы тебя оставить это дело. Скажи же, похоже ли это на совет; можно ли тем было оскорбиться, и оскорбиться до того, чтоб наговорить мне дерзостей самых обидных?.. Еще повторяю и прошу тебя вспомнить все мои поступки, слова и мысли – разобрать их со всею строгостью. Рано ли, поздно ли, но ты или самые последствия докажут тебе справедливость мнений моих и правоту.

В пылу своего неблагородного мщения ты не видишь или не хочешь видеть всей черноты своего поступка; но рано ли, поздно ли… Извини моего пророчества и прими его за остаток прежней моей дружбы и привязанности, которые одни удерживают меня требовать от тебя должного удовлетворения за обиду, мне сделанную… Ты гордишься теперь своим поступком и рад, что нашел людей, оправдывающих его, не вникнувших в обстоятельства дела, других ослепленных, как ныне и ты, мщением и враждою, и думаешь, что и все, кроме меня, разделяют твое мнение. Но узнай, как жестоко ты обманываешься. Не говоря о множестве других, которых ты в душе своей уважаешь, В. А. Жуковский, этот столь высокой нравственности человек, которого ты любишь до обожания, – в негодовании от твоего поступка. Он поручил мне сказать тебе, что ты оскорбляешь не одного Воейкова, но целое семейство, в котором ты был принят, как родной; что он употребит все возможные средства воспрепятствовать исполнению твоего желания и что если ты и успеешь, то не иначе, как с утратою чести! Вот, Булгарин, какого ты человека тронул. Скажи же теперь, справедливы ли мои опасения? Удаляя от себя людей, в которых, по собственному сознанию твоему, ты более всех был уверен, – скажи, на кого ты надеешься, в чью дружбу уверовал? Что иное, как не дружба к тебе, побуждало меня говорить Н. И. Гречу резкие и верно неприятные для него истины; что заставляло меня говорить их тебе самому, как не желание тебе добра? И ты смел сказать, что мы закормлены обедами Воейкова, тогда как я у него в продолжение года был только два раза. После всего этого, ты сам видишь, что нам должно расстаться. Благодарю тебя за преподанный урок; я молод – но сие может послужить мне на предыдущее время в пользу, и я прошу тебя забыть о моем существовании, как я забываю о твоем: по разному образу чувствования и мыслей нам скорее можно быть врагами, нежели приятелями.

4. Ф. В. Булгарин К. Ф. Рылееву

Любезный Кондратий Федорович! Я вчера погорячился, но ты сам подал к тому повод. Долг дружбы велит советовать наедине, а молчать в свете. Разрыв дружбы знаменуется явными жалобами и нареканиями, а ты, в укор мне и Гречу, сказал, что мой поступок подл и что Греч первая причина. Этого не позволяет говорить ни дружба, ни родство. Ты волен разорвать со мною всякую связь, а я долгом поставляю объявить тебе: 1-е, что если ты полагаешь, что я тебя обидел, то прошу у тебя прощения (не из трусости, ибо я никого, нигде и ни в чем не струсил и не струшу, исключая тех, которые имеют у себя 300 000 войска), но из любви моей к тебе; ибо хоть ты будешь меня ненавидеть, а я всегда скажу, что ты честный и благородный и добрый человек, которого я сердечно любил и люблю; 2-е, я тебя никогда не поставлю на одну доску с Воейковым и вонючим Слениным, от которого за три версты несет толкучим рынком, в котором нет ни совести, ни деликатности на грош. А потому не думай, чтобы я сохранил против тебя что-нибудь в душе, кроме уважения; 3-е, если ты, прервав со мною связь, не захочешь со мною видеться, то поручи Бестужеву отдать мне статьи для процензирования Бирукову в «Полярную звезду». Ему же отдам и мои пиесы[426]. Отпечатки отошлю в Палату[427].

Прости, брат, и помни, что ты другого Булгарина для себя не найдешь в жизни. Анатомируй как хочешь всех до единого своих друзей – Булгарину все еще много останется.

Ф. Булгарин.

Суббота, 8 сентября

1823 г.

5. К. Ф. Рылеев Ф. В. Булгарину

[Июнь 1824][428]

Любезный Фаддей Венедиктович!

Дельвиг соглашается все забыть с условием, чтобы ты забыл его имя, а то это дело не кончено. Всякое твое громкое воспоминание о нем произведет или дуель, или убийство. Dixit[429].

Твой Рылеев

6. К. Ф. Рылеев Ф. В. Булгарину

[Петербург. Между 14 и 26 марта 1825]

Любезный Фаддей Венедиктович. Читал твое суждение о «Войнаровском»[430] с чувством. Вижу, что ты по-прежнему любишь меня; ничто другое не могло заставить тебя так лестно отозваться о поэме, и это обязывает меня благодарить тебя и сказать, что и я не переставал и, верно, не перестану любить тебя. Прошу верить этому. Знаю и уверен, что ты сам убежден, что нам сойтиться невозможно и даже бесчестно: мы слишком много наговорили друг другу грубостей и глупостей, но по крайней мере я не могу, не хочу и не должен остаться в долгу: я должен благодарить тебя. Прилично или неприлично делаю, отсылая к тебе письмо это, не знаю еще: следую первому движению сердца. Во всяком случае, надеюсь, что поступок мой припишешь человеку, а не поэту. Прошу тебя также, любезный Булгарин, вперед самому не писать обо мне в похвалу ничего; ты можешь увлечься, как увлекся, говоря о «Войнаровском», а я человек: могу на десятый раз и поверить; это повредит мне – я хочу прочной славы,