Там, где бродят каннибалы - Мерлин Тэйлор

ним не присоединились, будет знать, что мы остановились где-то на берегу ручья и найдет нас. Так было договорено в случае, если колонны потеряют друг друга».　

Мы легко добрались до реки и спустились к ее руслу между крутыми берегами. Я был уверен, что за поворотом берега будут более пологими, и мы сможем установить там палатки раньше, чем начнется дождь.　

Но тут начался настоящий ливень. Через несколько минут крошечная струйка воды в русле ручья поднялась до щиколотки, затем до колена, а прямо над нашими головами образовались потоки, стекающие по крутым склонам оврага. Мы бросились вверх по круче, и последний из наших носильщиков едва успел выбрался из наполняющегося водой оврага по крутому склону. Вскоре палатки были поставлены на быстро расчищенном от кустов пространстве, и мы с нетерпением ждали прибытия другой колонны.　

Через некоторое время первая колонна действительно появилась, но на другом берегу этого ручья, и между нами стремительным потоком бежала глубокая вода, которую, казалось, не могло преодолеть ни одно человеческое существо из-за валунов, о которые поток разбивался!　

Дождь не собирался прекращаться, рис намок, и без еды для носильщиков мы не могли двигаться вперед. Каким-то образом мы должны были объединиться. Капрал Сонана знал, что делать. Он раздал топоры, и полицейские срубили очень высокое дерево четырех футов в диаметре и перекинули мост через ручей. На другой стороне Хамфрис заставил своих носильщиков строить укрытия из ветвей и подлеска, и лишь небольшая часть риса была повреждена.　

«Хорошая работа, Сонана, — сказал Хамфрис, следуя за своими людьми по импровизированному мосту».　

«Да, господин», — ответил капрал, отсалютовал и удалился.　

Услышав крики несколько минут спустя, мы высунули головы из палатки, чтобы посмотреть, что происходит. В разлившемся потоке, играя, как множество морских свиней, ныряя и брызгаясь, не обращая внимания на валуны, полицейские избавлялись от пота, вызванного их трудами по валке дерева!　

Полицейские достаточно легко поднялись на крутой берег, но едва успели остановить то, что грозило перерасти в серьезное столкновение между двумя группами носильщиков. Из-за нехватки места палатки папуасов были поставлены бок о бок, и теперь они дразнили и оскорбляли друг друга.　

Примечательно, что причиной этой перепалки был деревенский констебль Кайва из Майпы. Начав с высмеивания прибрежных людей за то, что они перешагнули сломанную ветку, которой была «закрыта ложная тропа», он закончил, дав понять, что, когда мы доберемся до Капатеи, его «друг Япице» с его помощью, полакомится прибрежными носильщиками.　

У Хамфриса уже появилось подозрение, что констебль Кайва не полностью отказался от каннибализма. Он был слишком дружелюбен с некоторыми горцами-людоедами, которых мы встречали, в определенной степени знал их язык и был тем, кто указал нам точное место, где был убит и съеден золотоискатель Макинтош. Кроме того, он постоянно рассказывал про это дело, добавляя подробности, которые мог знать только очевидец.　

На прямой вопрос о его знакомстве с Япице констебль ответил отрицательно и настаивал на том, что он выдумал рассказ только для того, чтобы сбить с толку «прибрежных» носильщиков.　

«Он лжет, — решил Хамфрис. — Он слишком тщательно старался объяснить, почему не может знать Япице. Я не удивлюсь, если выяснится, что они были хорошими компаньонами».　

Про это мы, однако, умолчали, потому что были рядом с Керепи, и Хамфрис мог отправить Кайву домой и, таким образом, избавиться от него, если бы он дал повод к предательству с его стороны.　

Во втором селе Керепи нас согрело яркое солнце, которое позволило нам расстегнуть рюкзаки и просушить снаряжение.　

«Теперь нам понадобится только шестьдесят носильщиков, — сказал Хамфрис после того, как были сформированы и переуложены новые пятидесятифунтовые грузы. — Я оставлю с нами носильщиков Мекео, а „прибрежных” отправлю домой».　

Пара полицейских может сопроводить их через Керепи в Каруаму, а оттуда они в целости и сохранности доберутся до дома сами.　

Но когда мы пришли считать носильщиков, людей из Мекео оказалось меньше, чем нам было необходимо. Из «прибрежных» пришлось задержать четверых, а также Найми, полицейского повара, который не имел близких привязанностей дома и скорее наслаждался походом, не имея тяжелой ноши.　

Сначала мы призвали добровольцев. Но папуасы племен вайма и кивори выстроились в очередь, чтобы получить свою зарплату и сдать топоры и ножи. Ни один из них не шагнул вперед. Носильщики Мекео улюлюкали и издевались над ними, высмеивая их трусость.　

Деревенскому констеблю Упи-Уме из Кивори было приказано выбрать четырех своих товарищей, чтобы они остались с нами. Он отказался, заявив, что кого бы он ни выбрал, они и их семьи навсегда сделают его жизнь в деревне невыносимой.　

С выражением отчаяния на лице этот деревенский констебль снова повернулся лицом к строю. То, что он сказал, я не мог уловить, но позже мне рассказали, что он рассказывал им историю их племени, уговаривал, умолял, угрожал, и требовал, чтобы вызвались четверо добровольцев. Никто на уговоры и угрозы не поддался.　

«Хозяин, — сказал Упи-Уме, повернувшись к магистрату со слезами на глазах. — я не могу сделать то, что ты просишь. Мои люди верят, что я верну их домой в целости и сохранности. Я не могу выбрать четырех и отправить их　на смерть. Кто-то другой должен выбирать. Вместо этого я отправлюсь в тюрьму».　

Затем он медленно снял с шеи медную цепочку со своим должностным знаком, снял с талии красный пояс и положил их у наших ног. Снимая форменную куртку, он несколько замешкался с пуговицами.　

Тут же четверо мужчин сделали шаг вперед.　

«Мы идем», — сказали они.　

Затем они собрались вокруг плачущего констебля и попытались его утешить.　

«Кто эти четверо?» — спросил я.　

Взмахом руки деревенский констебль откинул куртку в сторону.　

«Хозяин, — сказал он гордо, — они мои кровные братья».　

Глядя на этих его братьев и признавая в них злейших смутьянов во всей прибрежной шайке, я сомневался, сможем ли мы извлечь пользу из их самопожертвования ради спасения чести их сородича. У Упи-Умэ, возможно, были такие же сомнения. Во всяком случае, когда другие прибрежные люди, получившие деньги и счастливые, отправились в путь, он сидел на небольшом холме и смотрел на них задумчивыми глазами.　

«Счастливого пути» — сказал Хамфрис, но Упи-Уме покачал головой.　

«Мои братья остаются. Я тоже остаюсь, — сказал он. — Если я не останусь, они могут столкнуться с большими опасностями. Я иду с ними».　

Но Хамфрис был непреклонен.　

«О твоих братьях мы позаботимся. — сказал он. — Теперь, когда твоих людей больше нет, ты мне не нужен. Иди с ними».　

Медленно Упи-Умэ поднялся, подошел к четверке стоявших в стороне и обнял их. Затем он развернулся,