Великая Отечественная. Военное детство в советской пропаганде и памяти поколения (на материалах Донбасса) - Владимир Юрьевич Носков

Совета СССР «Об увеличении государственной помощи беременным женщинам, многодетным и одиноким матерям, усилении охраны материнства и детства, об установлении почетного звания «Мать-героиня», ордена «Материнство» и медали «Медаль материнства» от 8 июля 1944 г.[226]

Интересным культурным феноменом в контексте осмысления семьи в качестве главного субъекта образа опекаемого ребенка является огромная популярность, которую приобрел в годы войны жанр колыбельных. К. А. Богданов называет 31 колыбельную, написанную советскими поэтами и композиторами во время войны[227], мы можем еще добавить к этому числу «Колискову» М. Ф. Рыльского и К. Ф. Данькевича[228] и «Дочурку» Николая Доризо и Розалии Гольдиной. Н. К. Доризо вспоминал: «В 1942 году на фронте, не будучи еще ни отцом, ни поэтом, я написал стихотворение «Дочурка», к которому сочинила музыку Роза Гольдина. И буквально через несколько дней эта песня стала известна всему фронту!»[229]. В этом же ряду – организация поездок на фронт детских авторов. А. Л. Барто описала одну из таких встреч осенью 1943 г.: «Сегодня читала в окопе стихи бойцам. Думала, буду очень волноваться, но, увидев, как многие заранее улыбаются, успокоилась. Слушали тепло, смеялись и громко хлопали. Я понимала, что широкие солдатские улыбки относятся, прежде всего, к их детям, о которых они думают, слушая меня:

– Моя Надюшка по-своему читает, вместо “уронила” – “унырила в речку мячик…” Теперь, наверно, большая стала…»[230]. О тех же своих впечатлениях рассказывала Б. Е. Ефимову Рина Зеленая, выступавшая на фронте с миниатюрами в образе ребенка: «Рина рассказывала мне, что, выступая где-то в армейских частях, она с удивлением заметила, что, слушая ее забавные детские истории, фронтовики не смеялись, а откровенно вытирали слезы. Им вспоминались собственные, оставленные в тылу дети»[231].

3.3. Ребенок-труженик

Кадровый голод, вызванный призывом значительной части мужского взрослого населения в ряды вооруженных сил, необходимость увеличения темпов производства, так же, как и потребность в сплочении народных масс в борьбе с внешним врагом определили внимание к образу ребенка-труженика и отразились в советских агитационно-пропагандистских практиках. Если в 1941 г. принципиальным был переход к изображению производительного детского труда (а не трудового воспитания), то в 1942 – середине 1944 гг. происходит детальная разработка образа ребенка-труженика, основанная, прежде всего, на отражении характера и содержания трудовой деятельности несовершеннолетних. При этом по характеру труда различались профессиональная работа несовершеннолетних и совмещение учебной и иной общественно-полезной деятельности.

В лексическом сопровождении пропагандистского образа ребенка-труженика обращает внимание полное отсутствие термина «дети», чему можно дать ряд объяснений. В обыденном восприятии понятие «детство» определяется не только возрастом, но и степенью самостоятельности. Участие же в трудовой деятельности предполагает высокую ответственность, самостоятельную общественную роль. Кроме того, мы можем допустить и стремление избежать негативных коннотаций с идеологически насыщенным понятием «детский труд», который всегда разоблачался в марксистской критике как элемент капиталистической эксплуатации[232]. Обвинения в использовании принудительного детского труда называлось в числе тягчайших преступлений фашизма[233].

Применительно к промышленным предприятиям речь шла не о подростках, работающих на производстве, а об учащихся ремесленных училищ, школ ФЗО, о рабочей молодежи. Типично в этом плане сообщение газеты «Труд» от 23 сентября 1943 г. о формировании бригад из учащихся для восстановления промышленности Донбасса[234]. В соответствии с постановлением СНК СССР от 30 апреля 1944 р. вечерние школы для работающих подростков были переименованы в школы рабочей молодежи. Официально это мотивировалось тем, что контингент учащихся включает не только подростков[235].

Наиболее распространенной формой газетных публикаций, посвященных работе несовершеннолетних на промышленных предприятиях, были фоторепортажи. Такие снимки сопровождались подробными подписями, а иногда и небольшими текстами, в которых сообщалось название предприятия (если оно не засекречено), имена героев снимка и их возраст. Особо подчеркивалось участие детей в производстве вооружений и боеприпасов для фронта: «Ленинград. Нина Николаева и Валя Волкова собирают автоматы на Сестрорецком инструментальном заводе имени С. П. Воскова» (1943 г.), «Пермь. 12-летний фрезеровщик» (1943 г.).

Более многопланово и содержательно образ ребенка-труженика был представлен в литературе и искусстве. Образ работающего подростка, к которому и взрослые показательно уважительно обращаются по имени-отчеству, закрепили в общественном сознании стихотворение «Данила Кузьмич» С. В. Михалкова, песня «Василий Васильевич» Н. В. Богословского и Б. С. Ласкина и др. У героя песни был реальный прототип. Василий Васильевич Гусев рассказал в интервью в 2005 г., как был эвакуирован в Челябинск вместе с другими рабочими Кировского завода в конце 1941 г. Работал токарем, затем возглавил комсомольско-молодежную бригаду, работавшую на сборке коробок передач для танков Т-34. Осенью 1942 г. по специальному заданию ГКО на Челябинский тракторный завод прибыла творческая бригада из Москвы в рамках большого информационного проекта, целью которого было запечатлеть один день жизни борющейся с фашизмом страны – один день войны. Делегация побывала и на производственном участке лучшей комсомольско-молодежной бригады, к 18-летнему бригадиру которой обращались по имени и отчеству. Никита Богословский и поэт Борис Ласкин написали песню, уменьшив возраст своего героя: «За горы за Уральские молва о нем идет, / А он себе работает и бровью не ведет. / Василию Васильичу всего пятнадцать лет. / Привет, Василь Васильевич, примите наш привет!»[236]. В. В. Гусев прожил долгую достойную жизнь, работал заместителем директора ЧТЗ, умер в 2016 г.

С декабря 1942 г. Управление трудовых резервов при СНК СССР развернуло издательскую деятельность с целью популяризации среди подростков профессионального образования. На этом основании А. Г. Фатеев объясняет активное обращение писателей к теме рабочей молодежи выгодными условиями издания, с чем вряд ли можно полностью согласиться[237]. Административное давление и материальное стимулирование, безусловно, важны, однако художественный уровень произведения определяется талантом и личными чувствами автора. Стихотворение С. В. Михалкова «Данила Кузьмич» не отличается особой оригинальностью. А вот, А. Л. Барто сама пошла учиться (по совету П. П. Бажова), «чтобы глубже узнать интересы ремесленников и, главное, их психологию, приобрести вместе с ними специальность», и действительно получила 6 разряд токаря[238]. Итогом этого опыта стал сборник «Идет ученик», который увидел свет в 1944 г. В него вошло полное самоиронии стихотворение «Мой ученик». Его герой – маленький рабочий – полон гордости за то, что ему дают ученика, а потом страшно разочарован, когда вместо сверстника он видит «старуху с нашего двора»[239].

Все, кто сталкивался с подростковыми бригадами на военных предприятиях, вспоминают об удивительном сочетании в юных рабочих детского облика и настоящей взрослой ответственности[240]. Значение работы несовершеннолетних на промышленных предприятиях в годы войны отражают такие данные: рабочих и служащих в возрасте до 18 лет в 1939 г. было занято 6 % по отношению к общей численности рабочих и служащих промышленности СССР[241], а на заводах тяжелого машиностроения в 1942 г. удельный вес подростков в возрасте