Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 3

Председатель. — Это было?

Виссарионов. — 1909, кажется год.

Председатель. — 10 июля. Таким образом, целый год вы уже прошли?

Виссарионов. — Приблизительно. За это время у меня были отдельные поручения. Например, на меня было возложено очень большое расследование по деятельности, в то время видной, полковника полицмейстера Галле. На него падало обвинение в том, что он занимается мздоимством и лихоимством. Бывший товарищ министра А. А. Макаров и министр Столыпин возложили на меня, таким образом, одновременно исполнение обязанности вице-директора и производство этого большого расследования.

Председатель. — Кто был Галле?

Иванов. — Петроградский полицмейстер.

Виссарионов. — Да, кажется, 4-го отделения. Это было довольно трудное расследование, потому что самое производство было поставлено весьма стеснительно для меня и затруднительно. Мне приходилось вызывать свидетелей, долго с ними беседовать. Все это был народ запуганный, боявшийся потерять места. Это отвлекало довольно много времени. Затем уже, когда вступил в должность директора Зуев, товарищем министра стал генерал Курлов; генерал Климович (или полковник в то время) был назначен в Керчь градоначальником, а заведующим особым отделом был назначен полковник (теперь генерал) Еремин.

Председатель. — Почему ушел Климович и почему вместо Макарова стал Курлов?

Виссарионов. — Насколько мне известно, Макаров был назначен государственным секретарем. Поэтому его место было замещено.

Председатель. — Это внешняя сторона, но в этих переменах имеется некоторое содержание внутреннее?

Виссарионов. — Я не знаю внутреннего содержания ухода Макарова; не знаю совершенно, почему был назначен Курлов. Кажется, сколько я слышал, по представлению самого же Макарова; а Зуев, в свою очередь, по представлению или по рекомендации Макарова, как старший вице-директор.

Председатель. — Почему же не остался Трусевич? Зуев был старший вице-директор департамента полиции. Почему Зуев[*] не остался служить при Курлове?

Виссарионов. — Насколько тогда ходили слухи, я не мог их проверить, у Курлова, за последнее время пребывания в департаменте полиции, отношения с Трусевичем испортились; когда Курлов стал товарищем министра, конечно, Трусевичу, как директору департамента, лицу подчиненному товарищу министра, трудно было оставаться, и он должен был оставить место.

Председатель. — Пожалуйста, продолжайте ваше объяснение.

Виссарионов. — Затем Климович ушел на должность градоначальника. Отношения мои с заведующим особым отделом Ереминым были таковы, что он являлся лицом не только мне не подчиненым, но лицом равнозначащим. Так как он был более знаком с техникой розыска, то обыкновенно все вопросы, которые возникали, докладывались мной и им совместно директору департамента и товарищу министру;[*] при чем все распоряжения, которые делали товарищ министра и директор, отмечались на бумаге тут же, или его рукой, или моей рукой. В остальном во всем исполнительная часть уже лежала на нас. Так что распорядительных действий, в широком смысле этого слова, без товарища министра и без директора департамента, а в особо важных случаях и самого министра, не предпринималось. Затем после убийства П. А. Столыпина снова происходят перемены.

Председатель. — В сентябре 1911 года?

Виссарионов. — Да, товарищем министра назначается Золотарев и директором департамента Белецкий. Я и Еремин продолжаем оставаться в тех же самых должностях, которые мы занимали; в этом положении остаемся до июня 1913 года. В 1913 году я был приглашен товарищем министра Джунковским, после торжества в Москве, на которое я был тоже командирован; он мне сказал, что бывший министр, значит, Маклаков, предлагает мне быть членом совета главного управления по делам печати и председательствовать в комитете. За эти годы я чрезвычайно устал от своей нервной деятельности; я был командирован в Киев разбираться в том, что осталось от бывшего начальника охранного отделения Кулябка; затем дважды, и гораздо более раз, двумя сенаторами был допрошен, — сенатором Трусевичем в качестве свидетеля, и затем, сенатором Шульгиным; получался целый ряд нервных переживаний на этой почве; когда я узнал, что мне выпадает возможность отойти от департамента, я охотно согласился и ушел. Что касается вопроса, предложенного вами, относительно секретной агентуры, то, мне кажется, этот вопрос вы позволите так рассмотреть: способ приобретения этой агентуры, затем способ ее использования.

Председатель. — Может быть, перед этим вы скажете, как смотрели на секретную агентуру и на провокацию в департаменте полиции?

Виссарионов. — Я должен доложить Комиссии, что, как я лично, так и те, с кем я работал, в лице полковника Еремина, смотрели на провокацию, как на недопустимую вещь. Я считал провокацию подстрекательством сотрудников к учинению преступления.

Председатель. — Подстрекательством сотрудников и подстрекательством других лиц?

Виссарионов. — Конечно. Я считал это преступным деянием. В делах департамента полиции находится целый ряд моих докладов по ревизионным поручениям, затем, по отдельным бумагам, где я довольно сурово относился к тем, кто позволял себе проявлять провокационную деятельность.

Председатель. — Но не замечали ли вы, что эти ваши пожелания расходились с действительностью, и та же провокация, даже в смысле подстрекательства к преступлениям уголовного характера, существовала?

Виссарионов. — Я сейчас не могу припомнить такого факта. Если такие случаи возникали и если до нас доходили эти сведения, то, вероятно, они и карались, если только эти бумаги бывали в наших руках.

Председатель. — А вы не останавливались на вопросе, — может ли существовать секретная агентура, т.-е., состоящие на жаловании члены революционных организаций, без провокаций? Т.-е., что самая обыденная, вам нужная и вами предписывавшаяся деятельность агентов, является в существе своем деятельностью провокационной и иной быть не может?

Виссарионов. — Производя ревизионные поручения, при свидании с офицерами, чиновниками и даже студентами, я всегда каждому из них говорил, что их деятельность должна заключаться только в наблюдении, что дальнейшее подстрекательство отнюдь недопустимо.

Председатель. — Мой вопрос заключался в том, не останавливались ли вы на том, что самая обыденная деятельность вашего секретного агента, т.-е. лица, состоящего в преступной организации, а от вас получающего за доставление сведений вознаграждение, является деятельностью, во-первых, самой по себе преступной, а, во-вторых, быть может, поощряющей преступления и других лиц. Как бы вы ответили на такой вопрос?

Виссарионов. — Вы изволите говорить, что деятельность каждого сотрудника является преступной потому, что он остается в организации и дает мне сведения?

Председатель. — Да.

Виссарионов. — На это смотрели так. Эта точка зрения не моя лично была, а тех, кто, так сказать, вел всю политику.

Председатель. — Т.-е. вы имеете в виду не только директора департамента полиции, но и товарища министра, и министра внутренних дел?

Виссарионов. — Непременно, да, конечно. Я должен доложить, что все серьезные вопросы, все серьезные, так называемые, ликвидации, обыкновенно директором докладывались включительно до министра, и оттуда исходили распоряжения. Вице-директор, как исполнительный орган, не мог своей властью ничего назначить: ни ликвидации, ни арестов каких-нибудь серьезных. Это всегда доводилось до сведения тех, кто много выше стоял.

Председатель. — Пожалуйста продолжайте ваш ответ на мой вопрос.

Виссарионов. — Смотрели так, что, так как борьба шла с революционными организациями, то то или иное лицо, оставаясь в этой организации и в то же время сообщая о ее деятельности, так сказать этим уже снимает с себя ответственность за то, что остается в этой организации. Такая была система. Как я понимал, она была дана для всего государства.

Председатель. — Но вы, и другие юристы в составе департамента полиции находили, что эта система соответствует законам или им противоречит?

Виссарионов. — Я лично полагал, что закон избавляет этих лиц от ответственности, если они не перейдут границ и не будут подстрекать к учинению преступления, а будут так сказать совершать одни наблюдательные функции и свои наблюдения передавать тем лицам, которые их ведут или с ними занимаются.