«Благо разрешился письмом…» Переписка Ф. В. Булгарина - Фаддей Венедиктович Булгарин

При сем же честь имею подвергнуть на Ваш суд корректурный лист «Пчелы» и статью, подписанную собственноручно Его Светлостью князем П. М. Волконским, а не ценсором Ольдекопом, как полагают всегда наши ценсора. Смею уверить Вас, Сиятельный князь, что Ольдекоп не имеет никакого права одобрять наших театральных статей и что это делает всегда сам князь Волконский, о чем можно узнать от Владимира Ивановича Панаева, директора его канцелярии, когда князь бывает в вояже, то «Русский театр»[1494] поверяет Панаев, а статьи о французском театре посылались к нему за границу. Если наши ценсора более значат, нежели князь Волконский, то зачем же нам посылать статью к князю и иногда ждать по две недели, для того, чтобы наша ценсура помарала статью. Пусть же марают, но мы, по крайней мере, выиграем время. Я намерен отнестись о сем, непременно, к Его Сиятельству и, объяснив дело, спросить: угодно ли ему подвергаться воле наших ценсоров или отказаться вовсе от ценсурирования театральных статей.

Непостижимо, почему г. Фрейганг не позволил «Пчеле» сказать, что «Московский наблюдатель» – не выдал обещанных книжек! Ужели ли только плутни и лесть должны находить защиту? «Московский наблюдатель» обещал, взял деньги, и мы, подписчики, имели право напомнить ему об его обязанности. Так бывало всегда. Просим покорнейше разрешить эту статью к напечатанию.

С истинным высокопочитанием и беспредельною преданностью честь имею пребыть

Сиятельного князя милостивого государя

покорным слугою

Фаддей Булгарин.

19 января 1839

СПб.[1495]

3

Милостивый государь князь Михаил Александрович!

Слыхал я, что Владимир Иванович Панаев жаловался г-ну министру и Вам на «Северную пчелу», будто бы в ней сказано, что племянник его, И. И. Панаев[1496], проводит жизнь с непотребными женщинами и оттого прекрасно изображает их нравы[1497].

Надобно было знать жизнь и поведение племянника В. И. Панаева и те места, где проводит он свою жизнь, чтоб догадываться, что в критике упоминается о непотребных женщинах, когда говорится, что Панаев (племянник) описывает хорошо с натуры среднее сословие и усатых тетушек, окруженных племянницами. Ни цензор, ни редактора «Северной пчелы» не имеют чести знать племянника В. И. Панаева и не посещают тех мест, которые описывает г. Панаев в своих повестях, следовательно, не могли догадаться, что тут есть намек. Лучше было бы, если б В. И. Панаев пожурил своего племянника за то, что он описывает в повестях непотребные места, нежели жаловаться, что критика напомнила ему, намеком – что это гадко и неприлично! Удивительно, до чего мы дожили! В старину на Потемкина-Таврического и бог весть на каких вельмож писались явные сатиры намеками – а ныне нельзя даже подумать, чтоб мог быть намек на описателя непотребных мест, потому что дядя его директор канцелярии[1498]!!! Ужели и Панаевы попали в аристократию? Никто более меня не уважает аристократии, потому что я сам рожден в ней и повит голубыми лентами[1499], и не я виновен, что вековые аристократии разрушаются с падением государств и лишаются влияния в отечестве победителей, но, воля ваша, я не могу признать аристократами шайки, издающей «Отечественные записки», которая, только изменяясь в лицах, всегда действует в одном духе, чтоб овладеть кассою русской литературы. Что за аристократ князь Вяземский, который нанимался за деньги у купца Полевого, ругать друзей своих в «Телеграфе»[1500], что за аристократ князь Одоевский, который за сто рубликов – напишет что угодно и противу кого угодно? что за аристократ граф Соллогуб (а в Польше NB – не было графов) который… но довольно! Этим-то аристократам я бельмо в глаз, потому что действую прямо и открыто и презираю партии! Что они со мною делали в течение 20 лет – ужас! По городу разглашали и намеками в своих писаниях, будто я шпион, беру взятки с книжников и т. п. Правительству подавали письменные доносы, что я карбонаро[1501], мятежник!! Один из этих доносов, возвращенный мне правительством по воле мудрого царя, писанный сочинительницею Хотяинцевою, хранится у меня. Хотяинцева раскаялась и собственною рукою на доносе написала, по чьему научению они составили донос! Вы бы удивились, увидев эти имена!!!

Однажды Вы сказали мне, Светлейший князь, говоря о Вяземском и Одоевском: N’est sont des hommes de societe[1502]. Я вырос в доме Нарышкиных и Строгоновых, служил в гвардии в блистательное время, был домашним другом в доме А. Б. Куракина[1503], Свистуновых[1504] и проч. – и был дома в высшем обществе. Вступив на литературное поприще и побывав за границею, я увидел тщету этой жизни и ограничился семьею и парою друзей, и кто же причисляет меня к плебеям? Краевский, Кони, Белинский. – Увы!

Не будучи в состоянии унизить пред публикою моего малого таланта – партия старается распространить ко мне отвращение клеветою на жизнь мою, такую чуждую всех интриг и спекуляций. Противу меня беспрерывно пишутся гадости, самые непозволительные, а никто ни слова в мою защиту! Отзовусь я в «Пчеле» – на меня тотчас нападает министерство – идут толки в цензуре и проч. Ради бога, прочтите хоть один листок № 1 в статье «Журналистика»[1505] и рассудите, можно ли запретить очистить себя пред публикою? Загляните в листок № 2 и посмотрите, что за невежды хотят унизить меня. Сиятельнейший князь – отношусь к уму Вашему, к чести, к совести и справедливости и прошу позволения в последний раз отвечать Кони, – так как пропустил благородный цензор – дворянин П. А. Корсаков! Умоляю о правосудии во имя Бога и чести.

С истинным высокопочитанием и преданностию имею пребыть покорнейшим слугою

Фаддей Булгарин

20 ноября 1841.

СПб.

Переписка Ф. В. Булгарина и В. И. Панаева

Владимир Иванович Панаев (1792–1859) – поэт, директор канцелярии Министерства императорского двора (1832–1859). С Булгариным он был знаком по Вольному обществу любителей словесности, наук и художеств и Вольному обществу любителей российской словесности, членами которых они оба были в первой половине 1820-х гг.

1. Ф. В. Булгарин В. И. Панаеву

24 нояб[ря] 1843

Милостивый государь Владимир Иванович!

Вчера, 23 ноября, в 3 часа пополудни, объявлено мне в ценсурном комитете Высочайшее повеление, чтоб все театральные статьи, посылаемые чрез III отд[еление] Собственной Его Величества канцелярии к Его Светлости, господину министру Императорского Двора, были подписываемы авторами. Но как отрывок из фельетона, написанный мною – послан был в III отд[еление] Собственной Его Величества канцелярии утром, в 10 часов, того же 23