Вся история Петербурга. От потопа и варягов до Лахта-центра и гастробаров - Лев Яковлевич Лурье

досуга стал кинотеатр Фильмофонда, находившийся во Дворце культуры им. Кирова на Васильевском острове, а потом перенесенный в «Спартак» на улице Салтыкова-Щедрина (Кирочной). У Фильмофонда была коллекция «трофейных» или давно вышедших из проката фильмов. Так ленинградская публика знакомилась с творчеством Чарли Чаплина, Ингмара Бергмана, раннего Федерико Феллини. Потом появились видеомагнитофоны. Люди собирались вечерами у приятелей посмотреть что-нибудь вроде «Последнего танго в Париже».

На больших выставках в музеях — битком. Выставка французских импрессионистов в Эрмитаже из парижских музеев, первая выставка искусства модерна в Музее истории Ленинграда собирали гигантские толпы посетителей.

Это время прекрасно охарактеризовано в докладе Бориса Останина и Александра Кобака «Молния и радуга: пути культуры 60–80-х годов», опубликованном в самиздатовском журнале «Часы». Искусство 1960-х годов они уподобили молнии, клину, вектору, направленному в будущее, а 1970-х — радуге, то есть набору разных ценностных ориентаций.

Важнейшими очагами культуры 1970-х годов стали кочегарки, куда охотно брали на относительно небольшую зарплату людей с высшим образованием, прошедших специальные курсы. Многие туда поступали, чтобы иметь официальное место работы и небольшой доход и при этом заниматься чем-то интересным. Суточные дежурства в кочегарке заключались в том, что нужно было время от времени сверять показания приборов и тем самым не допустить аварийной ситуации. Остальное время оставалось свободным. В Ленинграде с его тяжелыми жилищными условиями кочегарки использовались как большие временные мастерские. В них можно было принимать друзей, выпивать, писать роман, стихи, рисовать, заниматься научными исследованиями.

Другим подобным местом становились немногочисленные комнаты или квартиры «богемных притоносодержателей», куда можно было прийти по согласованию с хозяином почти в любое время. В таких местах читали стихи, устраивали «квартирники», небольшие выставки и семинары. Важнейшими «салонами» были комната поэта Константина Кузьминского на Конногвардейском бульваре и две комнаты в коммунальной квартире поэта Виктора Кривулина на Большом проспекте Петроградской стороны.

В отличие от Москвы в Ленинграде не было диссидентского движения, которое подразумевало общение с иностранными корреспондентами и посольствами и в котором были такие знаковые фигуры, как Андрей Сахаров. Любого человека, явно провозгласившего свои антисистемные взгляды, в Ленинграде мгновенно бы арестовали. Конечно, находились люди, готовые пострадать за свои открыто выраженные убеждения, но в основном просвещенные горожане предпочитали не быть на виду.

Особенность ленинградского подполья состояла в том, что оно почти не занималось прямо политической деятельностью. Во времена застоя КГБ разоблачил две антисоветские организации — Христианский семинар по проблемам религиозного возрождения Владимира Пореша и Александра Огородникова и деятельное движение «Новых левых». Такие случаи выглядели скорее как исключение.

Одним из центров ленинградской неформальной культуры стал религиозно-философский семинар Бориса Иванова и Татьяны Горичевой, где разбирались и анализировались последние достижения западной философской мысли. В выходившем в Париже альманахе «Память» историк и филолог Арсений Рогинский и его коллеги публиковали собранные ими мемуары и архивные источники по «запретным» темам советской истории. Работа над созданием реестра утраченных памятников и храмов старого Петербурга осуществлялась Александром Кобаком и Виктором Антоновым. Известный математик Сергей Маслов с коллегами собирали альманах с новинками самиздата, который назывался «Сумма».

В Ленинграде выходили толстые машинописные самиздатские интеллектуальные журналы, которые не касались политических тем, а сосредотачивались на тех культурных и идеологических вопросах, которые при советской власти не обсуждались. Журналы «Часы», «Обводный канал» и «Журнал 37» публиковали тексты и писали про книги, которых не продавали в магазинах и не выдавали в библиотеках. К таким относились, например, Библия или труды Фридриха Ницше.

В 1974 в ДК имени И. И. Газа, а в 1975 году в ДК «Невский» прошли выставки художников, которые не нашли себе места в официальных советских институциях. Обе стали настоящей сенсацией и получили невероятный успех. Художников, принявших в них участие, еще долго называли представителями газаневской культуры. Их проблема, впрочем, как и литераторов той эпохи, заключалась в отсутствии возможности оценить свои работы в сколько-нибудь широком контексте. Как для КГБ, так и для массового зрителя главное впечатление заключалось в резком стилистическом отличии живописи представителей неформальной культуры от той, которую создавали члены Союза художников. Вместе с огромным количеством произведений разного качества публика увидела работы выдающихся мастеров: Александра Арефьева, Владлена Гаврильчика, Юрия Дышленко, Владимира Шагина. В противовес пафосу и серьезности советской живописи в их работах присутствовали наивность и ирония.

Деятели андеграунда выкапывали своеобразные туннели под советской идеологией, в которых скрывались. Их едва ли можно назвать заговорщиками или оппонентами власти, но они находили некий способ существования как бы параллельно ей.

Решающую роль в переломе отношения к неофициальной ленинградской культуре сыграл рок-н-ролл и появление кассетных магнитофонов. Подпольная музыка существовала в Ленинграде еще в 1960-е годы. С одной стороны, это были барды, а с другой — Аркадий Северный. Дебютировавшие в 1970-е Борис Гребенщиков и Майк Науменко первыми начали записывать альбомы в секретных студиях и распространять их по всей стране. Рок был гораздо тиражнее литературного самиздата. То, что тайно писалось в Доме юного техника в Ленинграде, через два дня слушалось и продавалось в Новокузнецке. И у «Аквариума», и у сформировавшегося десятью годами позже «Зоопарка» никакой прямой антисоветчины в текстах не было, но все же само настроение их творчества шло совершенно вразрез с тем, что навязывала пропаганда в качестве норм общественного порядка.

В начале 1980-х годов возник конфликт между Ленинградским управлением КГБ, с одной стороны, и Смольным и руководством творческих союзов, с другой. В КГБ понимали, что численно нарастает количество людей, которые, вообще говоря, не являются прямыми противниками советской власти, но постоянно оказываются в положении противостояния с ней, поскольку им не оставили другого выхода. Их не печатают, не выставляют, не разрешают устраивать концерты. В Смольном же считали, что никаких сомнительных новичков в творческие союзы принимать не надо: мол, вредным явлениям не стоит потворствовать. Важным фактором было нежелание делиться с представителями подпольной культуры ресурсами. Тогда в КГБ решили, что нужно создать специальные переходные структуры, которые позволили бы отделить овец от козлищ, насытить культурный андеграунд агентурой, а в обмен дать возможность хоть какой-то публичности.

Ленинградское КГБ в результате инициировало создание «Клуба 81» для непечатающихся писателей, «Товарищества экспериментального изобразительного искусства» для не выставлявшихся художников и «ЛенРокКлуба» для музыкантов.

Последний появился в 1981 году и пользовался сенсационным успехом. На первом фестивале в 1983 году из будущих классиков русского рока выступали группы «Зоопарк» и «Аквариум», в 1984-м к ним добавились «Кино» и «Алиса». Еще позже к рок-клубу присоединился Юрий Шевчук с группой «ДДТ». Успех клуба оказался столь велик, что на концерты приезжали поклонники со всего Советского союза, а песни рок-клубовских групп стали