Юрий Лотман - Комментарий к роману А С Пушкина Евгений Онегин

Я вас бежал, отечески края;

Я вас бежал, питомцы наслаждений

(II, 1, 147);

Отступник света, друг природы,

Покинул он родной предел

(IV, 95);

Скажи, мой друг: ты не жалеешь

О том, что бросил на всегда?

(IV, 185).

В данной поэтике добровольное бегство и политическое изгнание не противоречат друг другу, а являются синонимами: Алеко сам "бросил" мир "городов" (IV, 185), но одновременно он и изгнанник: "Его преследует закон" (IV, 180). То же вычитывается и в судьбе Пленника, который "с верой, пламенной мольбою" (IV, 95) "обнимал" "гордый идол" свободы и "с волнением" "внимал одушевленные" ею песни. В поэтике зрелого П "в даль бежал" - уже цензурный заменитель указания на ссылку. Но замена произведена в ключе романтического стиля и расшифровывается с его помощью.

6 - Как часто, по скалам Кавказа... - Скалы Кавказа - Поэтическая символика Кавказа прочно связалась для читателей с именем автора "Кавказского пленника". В. Ф. Раевский называл П "певцом Кавказа".

7 - Она Ленорой, при луне... - Намек на балладу Бюргера "Ленора". С полемики вокруг русских переводов ее ("Людмила" Жуковского, 1808; "Ольга" Катенина, 1816) начались споры о романтизме и народности.

Назвав непосредственно немецкий оригинал ("Ленора"), а не какую-либо одну из русских версий ("Людмила", "Ольга"), П дал обобщенную романтическую формулу и уклонился от того, чтобы присоединиться к конкретным интерпретациям ее в русской поэзии.

9 - Как часто по брегам Тавриды... - Образ Тавриды ассоциировался у читателей тех лет с "Бахчисарайским фонтаном" и циклом элегий так же, как стих "В глуши Молдавии печальной" ( VIII, V, 3) вызывал представление о "Цыганах", послании "К Овидию" и др. Таким образом, каждый из этих символов одновременно обозначал некоторый период творчества П, памятный по литературным спорам, вызываемым появлением тех или иных произведений П, определенный хронологический период реальной биографии поэта и некоторый момент в романтическом мифе, создаваемом при участии самого П вокруг его имени и соединяющем и окрашивающем первые два момента.

12 - Немолчный шопот Нереиды... - Нереида (древнегреч.) - нимфа, дочь бога моря Нерея, зд.: море. Образ из крымских элегий П (см. II, 1, 156).

V, 10 - Вдруг изменилось все кругом... - В беловой рукописи:

Но дунул ветер, грянул гром

(VI, 167)

намек на ссылку в Михайловское.

H. Л. Бродский комментирует это место так: "Ветер, гpом - это слова из того семантического ряда, которым Пушкин нередко сигнализировал о вольнолюбивом порыве, о восстании, мятеже, революционном движении, вообще о катастрофе, выходящей за пределы личного интимного крушения [...]. "Грянул гром" - разразилось 14 декабря" (Бродский, 290). Толкование это следует считать ошибочным. В тексте Л:

В глуши Молдавии печальной

Она смиренные шатры

Племен бродящих посещала,

И между ими одичала,

И позабыла речь богов

Для скудных, странных языков,

Для песен степи ей любезной...

Но дунул ветер, грянул гром 1:

И вот она в саду моем

Явилась барышней уездной,

С печальной думою в очах,

С французской книжкою в руках

(VIII, V, 3-14).

1 Приводим этот стих по варианту беловой рукописи.

Если принять толкование Бродского, то получим такую последовательность событий: пушкинская Муза скитается в степях южной ссылки - происходят события 14 декабря - пушкинская Муза появляется в Михайловском "с французской книжкою в руках". Это противоречит и содержанию V строфы, и пушкинской биографии, и здравому смыслу. Что же касается утверждений, что "ветер, гром" в творчестве П "нередко" означали восстание, мятеж, революционные движения и противостояли семантике "личного интимного крушения", то они или "сигнализируют" о неосведомленности автора, или свидетельствуют о его расчете на неосведомленность читателя. В поэзии П нет ни одного случая употребления слова "ветер" ("ветр") в таком значении (см.: Словарь языка Пушкина, т. I, с. 255). Слово же "гром" употребляется и в прямом значении, и в переносном, обозначая во втором случае как общественные движения (войны, социальные катаклизмы), так и личные катастрофы. Ср. стихотворение "Туча" (III, 1, 381) или строки из "Цыган" об Алеко:

Над одинокой головою

И гром нередко грохотал;

Но он беспечно под грозою

И в ведро ясное дремал

(IV, 184).

Означает ли это, что Алеко принимал участие в революции ?

У П выделены такие этапы: Кавказ - место действия "Кавказского пленника", Крым, связанный с "Бахчисарайским фонтаном", Молдавия - мир "Цыган", среднерусская провинция - место действия центральных глав EO, петербургский свет - завершение романа. Однако речь идет не о простом географическом перемещении Музы: из вымышленного романтического пространства она переходит в реальное. Это и означает, что "изменилось все кругом" - изменился весь мир пушкинской поэзии, вокруг поэта и в его поэтическом сознании.

VII, 1-4 - Ей нравится порядок стройный... И эта смесь чинов и лет. Положительная оценка света в этих стихах звучит неожиданно после резко сатирических картин в предшествующих строфах, в том числе близких по времени создания (VII, XLVIII и LIII). Ближайшие тактические причины этого связаны с полемикой вокруг проблемы "литературной аристократии", заставившей П противопоставить духовные ценности, накопленные дворянской культурой, "идеализированному лакейству" (XII, 9). С этим можно было бы сопоставить попытку трактовать гостиную Татьяны как "светскую и свободную" и "истинно дворянскую":

XXVI

В гостиной истинно дворянской

Чуждались щегольства речей

И щекотливости мещанской

Журнальных чопорных судей

[В гостиной светской и свободной

Был принят слог простонародный

И не пугал ничьих ушей

Живою странностью своей:

(Чему наверно удивится

Готовя свой разборный лист

Иной глубокий журналист;

Но в свете мало ль что творится

О чем у нас не помышлял,

Быть может, ни один Журнал)]

XXVII

[Никто насмешкою холодной

Встречать не думал старика

Заметя воротник немодный

Под бантом шейного платка.]

И новичка-провинциала

Хозяйка [спесью] не смущала

Равно для всех она была

Непринужденна и мила

(VI, 626-627)

Однако вопрос этот не может быть сведен к тактике литературной борьбы. П, сохраняя сатирическое отношение к свету, видит теперь и другую его сторону: быт образованного и духовно-утонченного общества обладает ценностью как часть национальной культуры. Он проникнут столь недостающим русскому обществу, особенно после 14 декабря 1825 г., уважением человека к себе ("холод гордости спокойной"). Более того, П видит в нем больше истинного демократизма, чем в неуклюжем этикете или псевдонародной грубости образованного мещанства, говорящего со страниц русских журналов от имени демократии. Люди света проще и потому ближе к народу.

Во время работы над восьмой главой (сентябрь 1830 г.) П уже знал роман Бульвер-Литтона "Пелэм, или Приключения джентльмена". Произведение это столь заинтересовало П, что он задумал под его влиянием писать "Русский Пелам". Здесь он, вероятно, хотел показать джентльмена и денди, по существу, онегинского типа в русских условиях. В романе Бульвер-Литтона П мог обратить внимание на такое определение "светского тона": "...меня чрезвычайно позабавила недавно вышедшая книга, автор которой воображает, что он дал верную картину светского общества [...] Я часто спрашивала себя, что думают о нас люди, не принадлежащие к обществу, поскольку в своих повестях они всегда стараются изобразить нас совершенно иными, нежели они сами. Я сильно опасаюсь, что мы во всем совершенно похожи на них, с той лишь разницей, что мы держимся проще и естественнее. Ведь чем выше положение человека, тем он менее претенциозен, потому, что претенциозность тут ни к чему. Вот основная причина того, что у нас манеры лучше, чем у этих людей; у нас - они более естественны, потому что мы никому не подражаем; у них - искусственны, потому что они силятся подражать нам; а все то, что явно заимствовано, становится вульгарным". В другом месте романа говорится о том, что "притязать на аристократизм - в этом есть ужасающая вульгарность" (Бульвер-Литтон, с. 165, 194).

Очевидна текстуальная близость ряда высказываний П к этим цитатам.

Оценка света в седьмой строфе резко противостояла романтической традиции и закономерно вызвала возражения романтически настроенного Кюхельбекера: "Перечел 8-ю главу "Онегина": напрасно сестра говорит, что она слабее прочих, - напротив, она мне кажется, если не лучшею, то, по крайней мере, из лучших.

История знакомства Поэта с Музой прелестна - особенно 4-я строфа; но лжет Пушкин, чтобы Музе нравился:

Порядок стройный

Олигархических бесед

И холод гордости спокойной"

(Кюхельбекер, с. 101). Однако для автора VII строфа имела принципиальный характер: в общественном отношении она затрагивала вопрос о вкладе дворянства в национальную культуру (ср. заметку о соотношении дворянства и нации на материале французской истории: "Бессмысленно не рассматривать эти 200000 человек как часть 24 миллионов" - XII, 196 и 482), в литературном - речь шла о смене сатирического изображения света психологическим. См.: Сидяков Л. С. Художественная проза А. С. Пушкина. Рига, 1973, с. 11-31.