Архитектура. Как ее понимать. Эволюция зданий от неолита до наших дней - Мария Борисовна Элькина

Никольский морской собор в Ленинграде (на переднем плане – нереализованный проект памятника П. И. Чайковскому), 1988. Акварель, уголь, бумага

Барокко – первый по-настоящему глобальный стиль, зародившийся в Европе. Из Италии, места своего происхождения, оно разошлось по всему миру, породив множество региональных версий на разных континентах.

Никольский Морской собор, как и весь старый Петербург, – результат столкновения европейской моды, русских традиций и балтийского климата. Барочная скульптурность встречается с ортодоксальной живописной пышностью, некоторой сдавленностью внутренних пространств и типичными для Петербурга цветными оштукатуренными фасадами. Такой не сразу бросающийся в глаза синтез – идеальный ориентир, позволяющий внимательному человеку почти безошибочно определить, в какой точке планеты находится постройка. Хоть она и не стала вкладом в развитие архитектурной мысли, ничего подобного вы нигде больше не обнаружите.

Поиск грани между локальным и глобальным – центральная задача современной культуры. Мир един, но он не должен быть всюду одинаков. Существуют универсальные эстетические и технологические находки, но их можно использовать по-разному в зависимости от условий. Между общепринятым и особенным трудно нащупать грань. Что следует считать частью аутентичности, а что – пережитками прошлого? На какие именно местные условия должна реагировать архитектура? В какой степени здание формирует место, а в какой – место формирует здание?

Глава VI

Мифы, дома и улицы

Чем города отличаются друг от друга и что делает их особенными

Разговор о здании как о чем-то самодостаточном содержит долю лукавства, на практике мы редко когда сталкиваемся с постройками, стоящими сами по себе. В городе дома складываются в общую картину, воспринимаемую как целое. В теории это может показаться невероятно сложным, но какая-то сила заставляет нас моментально узнавать по фотокарточке Париж, Петербург или Лондон и интуитивно определять, в каком веке была проложена улица, по которой мы идем.

Раздумывая, куда бы поехать путешествовать, те из нас, кто не относит себя к любителям естественных ландшафтов, делают выбор не столько между странами, сколько между городами. Конечно, на туристические предпочтения влияет стандартная культурная программа – в Лондоне надо увидеть Вестминстерское аббатство и зайти в музей Виктории и Альберта, в Париже – посмотреть на Мону Лизу и забраться на Эйфелеву башню, в Вене – сходить в оперу, в Риме – сфотографироваться на фоне Колизея, в Милане – не забыть заранее забронировать билет, чтобы провести пятнадцать минут напротив «Тайной вечери» Леонардо да Винчи.

Однако не только набор «обязательных к посещению» достопримечательностей делает одни направления более желанными или привлекательными, чем другие. Сотни миллионов людей каждый год садятся в самолет и высаживаются в каком-нибудь гигантском аэропорту, чтобы ощутить такую эфемерную вещь, как атмосфера давно любимого или пока незнакомого города.

В том, что касается характера и особой ауры мест, архитектура несколько отступает перед фамилиями министров, выпивавших кофе за столиками кафе, историческими драмами, разворачивавшимися на известных площадях, писателями, жившими в обшарпанных квартирах, художниками, устраивавшими умопомрачительные вечеринки. События прошлого образуют собой миф, составляющий суть притягательности города. Где тут любимый столик Хемингуэя? На какой улице жил Кафка? Здесь была студия Энди Уорхола? С этого балкона Муссолини произносил речь?

Прежде чем стать блистательными призраками прошлого, знаменитостям нужно было где-то поселиться. Прибегнув к материалистическому ходу мысли, легко рассудить, что сначала возникли физические объекты, и только постепенно они обрастали легендой.

Но как тогда появились города? Очевидно, их следовало бы отнести к самым неожиданным, остроумным и необъяснимым находкам человечества. Мы не знаем толком, были ли они чьим-то личным изобретением, и если да, то понимал ли изобретатель всю опасность и величие своего замысла. Бытовая логика ошибочно подсказывает, что после того, как 12 000 лет назад появилось сельское хозяйство и деревни, наиболее процветающие из них однажды разрослись настолько, что им потребовалась центральная площадь и здание администрации. Дело, судя по всему, обстояло несколько сложнее. Превращение деревни в город было скорее революцией, чем эволюцией, качественным, а не количественным переходом. Жители деревни, за редким исключением, занимаются одним и тем же промыслом, а порядок в ней поддерживается силами общины. Мы и сейчас говорим про небольшие поселки, что в них «все всех знают» и «от взглядов соседей деться некуда». В городе мы имеем дело не только с большим количеством людей, но и с совершенно другим устройством жизни.

Существуют формальные отличительные признаки древних городов: стены; главное административное здание, чаще всего дворец; храм; общая инфраструктура. Они возникали по отдельности в разных местах, пока однажды не оказались собраны вместе. Материальные объекты служат только отражением важнейшего свойства города, его социальной сложности. Горожане занимаются самыми разными вещами и связаны друг с другом замысловатой системой иерархических отношений.

Самые древние из известных нам городов находились в долине рек Тигр и Евфрат. Междуречье представляло собой болотистую местность: его жителям приходилось то и дело рыть каналы, осушая землю, и следить, чтобы паводок не унес урожай. Их повседневная жизнь состояла из тяжелого труда, непредсказуемости и стресса. Возможно, это обстоятельство и оказалось решающим. В Древнем Египте, где природа больше благоволила людям, урбанистическая культура едва ли процветала. Экстремальные условия спровоцировали потребность объединить человеческие усилия.

Ранние города не стоит идеализировать, они стали родиной войн, эпидемий и несправедливости. И все-таки, собрав на одной территории людей с разными способностями и навыками, город сделал возможным разделение труда, неотъемлемую часть привычного нам мира. Если ради пропитания работает только часть населения, то остальная может заниматься сложными ремеслами, тратить время на придумывание чего-то нового, совершенствовать умения и узнавать мир. Города дали людям свободное время, а оно в свою очередь стало колоссальным катализатором развития цивилизации.

Сравнительно быстро оказалось, что сельского хозяйства могло вовсе не быть. Шумерский город Мари, находившийся на западе Месопотамии в III–II тысячелетии до нашей эры, практически не имел пахотных земель, зато располагался на торговом пути, поблизости от хвойных лесов и месторождений обсидиана. То и другое стало важным промыслом для жителей: продавать продукцию было легко. Однако гораздо больше денег в казну Мари поступало за счет транзита товаров, то есть чего-то вовсе неосязаемого. Пример Мари демонстрирует, что город сам по себе представляет собой ценность настолько несомненную, что ее можно монетизировать. Хотя эта ценность и имеет прагматическую сторону, ее истоки кроются в области иррационального.

Внутри крепостных стен людей удерживали не перспективы экономической выгоды, тем более что для большинства жителей их, вероятно, и не существовало. Смысловым центром древних городов служили храм, где обитало божество, и дворец – резиденция короля, считавшегося земным