Комментарии к «Государю» Макиавелли - Владимир Витальевич Разуваев

Макиавелли, судя по определениям в адрес происхождения и сословия Агафокла, разделял – во всяком случае на словах – предубеждения своей эпохи. Еще важнее для автора было «державное» предубеждение того, кому был адресован «Государь».

В действительности описанный случай не был первой попыткой Агафокла захватить власть. Предшествующие неудачи даже привели к двум изгнаниям его из города. Он пошел этим в своего отца, который оказался на Сицилии также в результате изгнания из родного Региума, города на берегу Сицилийского пролива в Бруттии. Как бы то ни было, Агафокл действительно в результате описываемых событий пришел к власти и удерживал ее до самой смерти. Макиавелли здесь вполне очевидно видит пример решительности в злодеянии: один удар – и власть полностью в руках нового государя.

Ссылка на предварительное соглашение Агафокла с Гамилькаром означает принципиальную важность опоры на союзников в политической борьбе. Не менее характерно, что Макиавелли ниже показал, что в этом случае карфагеняне рассматривались как временный союзник, а потому отношение к ним было с самого начала крайне циничным. Впрочем, тему внешнеполитических альянсов автор «Государя» разовьет подробно в отдельной главе.

Обратим также внимание на то, что Макиавелли в очередной раз советует государям расправляться со своими противниками быстро и сразу со всеми. Он сам прекрасно понимал, что это безнравственно. Однако это поведение, по мнению автора, должно быть поставлено в контекст переживаемой ситуации[351].

После такой расправы Агафокл стал властвовать, не встречая ни малейшего сопротивления со стороны граждан. И хотя он был дважды разбит карфагенянами и даже осажден их войском, он не только не сдал город, но, оставив часть людей защищать его, с другой – вторгся в Африку; в короткое время освободил Сиракузы от осады и довел карфагенян до крайности, так что они вынуждены были заключить с ним договор, по которому ограничивались владениями в Африке и уступали Агафоклу Сицилию.

Макиавелли здесь имеет в виду, что Агафокл правил без внутренней оппозиции, что и предопределило его успехи в борьбе с Карфагеном. В принципе, это одна из максим, которые автор «Государя» настойчиво внушал своим читателям. Быстрая, пусть и жестокая, расправа с противниками, а затем переход к популистской политике – вот, с его точки зрения, одна из наилучших стратегий для правителя (вторая подразумевает проведение реформ после прихода к власти; теоретически возможно также, что он подразумевал совмещение двух стратегий, хотя это и не следует из текста данной книги). Именно так, по мнению флорентийца, действовал Чезаре Борджиа. Хотя, как мне кажется, скорее это модель, умозрительно созданная самим автором «Государя».

Вдумавшись, мы не найдем в жизни и делах Агафокла ничего или почти ничего, что бы досталось ему милостью судьбы, ибо, как уже говорилось, он достиг власти не чьим-либо покровительством, но службой в войске, сопряженной с множеством опасностей и невзгод, и удержал власть смелыми действиями, проявив решительность и отвагу.

Юсим переводит этот отрывок следующим образом: «Таким образом, если рассмотреть поступки и доблесть Агафокла, незаметно, чтобы он был многим обязан фортуне. Ведь мы уже говорили выше, что он сделался государем не по чьей-то милости, но совершил восхождение по ступеням военной службы, каждый шаг по которым совершался среди бесчисленных опасностей и лишений; для охраны же своей власти ему пришлось прибегнуть ко множеству смелых и отчаянных решений».

Милость судьбы здесь – фортуна. Обычно у Макиавелли ей противопоставляется virtù. Но не в этом случае – Макиавелли тут пытается найти нечто, отличающееся от двух свойств, столь сильно влияющих на судьбу государственного лидера. И оказывается в плену противоречивости своей схемы. Борджиа также совершал тяжкие преступления, однако к нему автор «Государя» отнесся вроде бы куда более снисходительно. Утверждается, что Борджиа от Агафокла отличает «клиническая эффективность»[352]. Разумеется, это неверно.

Однако же нельзя назвать и доблестью убийство сограждан, предательство, вероломство, жестокость и нечестивость: всем этим можно стяжать власть, но не славу.

В «Рассуждениях» Макиавелли высказывает несколько другую точку зрения. Он приводит пример с поездкой Папы Юлия II в Болонью с целью изгнать оттуда Джанпаоло Бальони*, представителя клана, правившего городом около ста лет. Делалось это в рамках расширения церковных земель. При этом папа не стал дожидаться своей армии и безрассудно вступил в город лишь со своей свитой. Макиавелли, присутствовавший при этом в качестве посланника от Флоренции, назвал поведение Джованпаоло, оставившего Юлия II на свободе, трусостью: «… Трудно было понять, почему он не расправился одним ударом со своим врагом, что принесло бы ему вечную славу и заодно обогатило бы, ибо при папе находились все кардиналы с их сокровищами».[353] Иными словами, в другом своем центральном произведении флорентиец все же полагает, что вероломство и жестокость все же могут принести и славу.

Этот отрывок вроде бы противоречит общему течению рассуждений автора «Государя». На деле это верно только отчасти. Соглашаясь с тем, что у политики существуют свои собственные законы, Макиавелли был далек от полного отказа от требований морали.

Основное значение в данном случае имеет, возможно, то, что Макиавелли по тактическим соображениям стремится вывести Агафокла из своего противопоставления virtù и фортуны. Ему для логики книги нужен другой пример – и он старательно подчеркивает жестокость сицилийского правителя для того, чтобы отделить его от тех, кто пришел к власти преимущественно с помощью своей доблести или фортуны. Уже обращалось внимание, что Макиавелли артикулирует взаимосвязь между virtù, «силой личности», ordini, «властью институтов и права» и materia, «характерным политическим поведением населения и нобилитета, их обычаев и ценностей». Дискурс Макиавелли сыграл решающую роль «в поисках идеального баланса сил в государстве»[354].

Отметим также, что в этом случае Макиавелли, видимо, имел в виду политическую славу Агафокла, а не его военное virtù[355]. Дело в том, что понятие слава (gloria) обычно ассоциируется у автора с политическим virtù. Это – одно из возможных решений очередной загадки, которую ставит перед читателями автор «Государя». Виктор Санти провел интересное исследование этого понятия (gloria) у Макиавелли, придя к мнению, что это динамичная сила, которая держит под контролем опасные, асоциальные тенденции и стимулирует позитивное выражение амбиций человека и государства[356].

Следует обратить особое внимание на точку зрения, что появление темы слава в данной главе означает определенный перелом в аргументации Макиавелли. Прежние части книги были посвящены во многом необходимому насилию в завоевании власти. А вот пример Агафокла говорит уже о желательности позитивного имиджа правителя в глазах общества.

Так что, если судить о нем по