День поэзии. Ленинград. 1967 - Семен Вульфович Ботвинник

из крана капала и таяла в трубе.

Как свечи белые, маячили в ночи

так называемые лунные лучи.

А та луна, а та небесная была

в кружочках цифр, как телефонный циферблат.

Совсем иные, иноземные миры,

висели звезды, как бильярдные шары.

В бубновых окнах лица женщин и мужчин

чуть-чуть прозрачнее, чем пламя у свечи.

Я был в неясном состоянье перед сном.

Я был один. И был один старик со мной.

Но был он в зеркале, таинственный старик:

в шампанских бакенбардах современный лик.

Он делал пальцами, как делает немой.

Как свечи белые, мигали у него

немые пальцы.

Этот мученик зеркал

на фортепьяно что-то странное играл.

Мою чайковскую луну и облака,

как Дебюсси, он в си-бемоли облекал,

то патетические солнца и латынь,

он мне, слепцу, — мой музыкальный поводырь.

Еще старик играл такое попурри:

— Все это было — твой Парнас и твой Париж,

но ты не жил и не желал,

                                     увы и ах! —

существованье музыканта — в зеркалах.

Лишь в зеркалах — твои сожженные мосты,

молитвы мутные, минутные мечты.

Я тварь земная, но нисколько не творю,

я лишь доигрываю музыку твою.

Мы — Муки творчества. Нас ждет великий суд.

У нас, у Муков, уши длинные растут.

Но наши уши постепенно отцвели:

спасает души повседневный оптимизм.

Я презираю мой му-чительный талант...

А по мостам ходили белые тела.

Как свечи белые, маячили в ночи тела,

одетые у женщин и мужчин.

Играл орган в необитаемых церквах.

Его озвучивали Гендель или Бах.

Фонарик в небе трепетал, как пульс виска.

И в небе с ним — необъяснимая тоска.

О музыкант, какую ни бери бемоль,

минорный край твой есть, как мания, немой,

взойдет ли солнце — очи выела роса,

как водяные знаки, бедные глаза.

О музыкант, меня ты не уговорил,

ты улыбнулся и на улицу уплыл.

Так ты уплыл. Но я нисколько не скорблю:

большое плаванье большому кораблю.

КВАРТАЛЫ СЕН-ЖЕРМЕН

Поехали,

с орехами,

с прорехами,

с огрехами,

поехали —

квадратными

кварталами, —

гони!

Фиат наш —

лакированный

кораблик —

на огни!

Поехали.

По эху ли,

по веку ли, —

поехали!

Таксер, куда мы мчимся?

Не слишком ли ты скор?

Ты к счетчику, а числа —

бесчисленны, таксер.

Что нам Париж гадает?

Что нам еще искать?

Квадратные кварталы

и круглая тоска.

ЛЮДМИЛА ПОПОВА

ВИДЕНЬЕ

Ван Клиберн!..

                   Он видится мне за роялем,

Несущий в наш город

                          магический дар свой.

Готов он отдать находящимся в зале

Богатства всего музыкального царства.

И люстры звенят от раскатов оваций.

О, сколько друзей

                        в этом зале он встретил!

И время еще не пришло расставаться,

И ночь над Невой

                        не темнеет, а светит.

Но сроки безжалостны.

                               Рейс неизбежен.

Вновь страны другие,

                              оркестры другие,

А руки всё те же,

                           и мысли всё те же,

И сердце всё так же

                              в России, в России...

Здесь белые ночи совсем отбелели,

Срываются звезды,

                            и падают листья...

Но веет с неведомой мне параллели

Печалью Шопена

                         и страстностью Листа.

И это виденье

                     ловлю я повсюду —

В полночной тиши

                        и на раннем рассвете,—

Ведь где-то свершается музыки чудо,

Чтоб людям счастливей

                              жилось на планете.

СЕМЕН ТРЕСКУНОВ

* * *

Осенний ветер свистнул птицам —

И в небе их полным-полно.

Он в поле наклонил пшеницу —

И отдала она зерно.

Рванулся ветер к синим рекам —

И реки вздрогнули до дна.

Он тронул душу человека —

И вдруг заплакала она.

АНАТОЛИЙ ПЕТРОВ

* * *

Иду обочиной дороги,

Как двадцать лет тому назад.

А мимо — серые пороги,

А мимо — сонмища солдат.

А мимо — пули или годы

Свистят у самого виска...

А мимо — поднятые взводы

Уже готовы для броска...

Все это— мимо, мимо,

Мимо.

Как будто не было беды,

Но оглянись — и станут зримы

Тех дней горячие следы.

Но оглянись, припомни даты

С тяжелой траурной каймой...

Четыре года шли солдаты

На край земли,

К передовой.

ВИКТОР ЖДАНОВ

КРАЙ МОЙ ДЕРЕВЕНСКИЙ

Здесь плотничают дятлы в перелеске.

На мягкой пашне галочьи следы.

Под плеск лещей поблескивают лески

И вздрагивает прозелень воды.

Здесь нужным человеком дорожат.

И прежде чем войти в любую хату,

Тебя окликнут гуси-сторожа,

Прощупает подсолнуха локатор.

А тракторист заглушит «Беларусь»

И скажет вправду или понарошку:

А этот, мол, еще откуда «гусь»?

Пахать пришел иль в мед макать лепешки?

Обидная, но правильная речь.

Сажусь за руль,