Том 3. Русская поэзия - Михаил Леонович Гаспаров
Том 3. Русская поэзия читать книгу онлайн
Первое посмертное собрание сочинений М. Л. Гаспарова (в шести томах) ставит своей задачей по возможности полно передать многогранность его научных интересов и представить основные направления его деятельности. Во всех работах Гаспарова присутствуют строгость, воспитанная традицией классической филологии, точность, необходимая для стиховеда, и смелость обращения к самым разным направлениям науки.
Статьи и монографии Гаспарова, посвященные русской поэзии, опираются на огромный материал его стиховедческих исследований, давно уже ставших классическими.
Собранные в настоящий том работы включают исторические обзоры различных этапов русской поэзии, характеристики и биографические справки о знаменитых и забытых поэтах, интерпретации и анализ отдельных стихотворений, образцы новаторского комментария к лирике О. Мандельштама и Б. Пастернака.
Открывающая том монография «Метр и смысл» посвящена связи стихотворного метра и содержания, явлению, которое получило название семантика метра или семантический ореол метра. В этой книге на огромном материале русских стихотворных текстов XIX–XX веков показана работа этой важнейшей составляющей поэтического языка, продемонстрированы законы литературной традиции и эволюции поэтической системы. В книге «Метр и смысл» сделан новый шаг в развитии науки о стихах и стихе, как обозначал сам ученый разделы своих изысканий.
Некоторые из работ, помещенных в томе, извлечены из малотиражных изданий и до сих пор были труднодоступны для большинства читателей.
Труды М. Л. Гаспарова о русской поэзии при всем их жанровом многообразии складываются в целостную, системную и объемную картину благодаря единству мысли и стиля этого выдающегося отечественного филолога второй половины ХХ столетия.
При последующей переработке «Близнеца в тучах» в цикл «Начальная пора» 1928 года тема дружбы, на которой держалась вторая часть сборника (и которая была подчеркнута заглавием), практически выпала: остались только две, любовь и творчество. Это связано с общей переоценкой собственного прошлого и настоящего у Пастернака конца 1920‐х годов, памятником которой осталась «Охранная грамота».
IV
Я рос, меня, как Ганимеда,
Несли ненастья, сны несли,
И расточительные беды
4 Приподнимали от земли.
Я рос, и повечерий тканых
Меня фата обволокла,
Напутствуем вином в стаканах,
8 Игрой печальною стекла.
Я рос, и вот уж жар предплечий
Студит объятие орла.
Дни — далеко, когда предтечей,
12 Любовь, ты надо мной плыла.
Заждавшегося бога жерла
Грозили смертного судьбе,
Лишь вознесенье распростерло
16 Мое объятие к тебе.
И только оттого мы в небе
Восторженно сплетем персты,
Что, как себя отпевший лебедь,
20 С орлом плечо к плечу и ты.
Разметанным поморье бреда
Безбрежно машет издали.
Я рос. Меня, как Ганимеда,
24 Несли ненастья, сны несли.
Впервые — БвТ. Центральный образ — Ганимед, красавец, которого Зевсов орел (или сам Зевс в образе орла) вознес в небо, чтобы он стал любовником и виночерпием Зевса. По некоторым вариантам мифа он был обращен в созвездие Водолея (под которым родился сам Пастернак, ср. стих. «Близнецы»). Для Пастернака миф о Ганимеде был символом законченности детства и перехода в юность (ср. греческий эпиграф к «Вчера, как бога статуэтка…»): «…Греция <…> умела мыслить детство замкнуто и самостоятельно, как заглавное интеграционное ядро. Как высока у ней эта способность, видно из ее мифа о Ганимеде и из множества сходных. <…> Какая-то доля риска и трагизма, по ее мысли, должна быть собрана достаточно рано в наглядную, мгновенно обозримую горсть. Какие-то части зданья, и среди них основная арка фатальности, должны быть заложены разом, с самого начала, в интересах его будущей соразмерности. И, наконец, в каком-то запоминающемся подобии, быть может, должна быть пережита и смерть» («Охранная грамота», I, 4[476]).
Содержание: «любовь — лишь предтеча душевной зрелости; вполне зрелым делает человека только вдохновенное творчество, и только оно дает настоящую силу любить». Символ вдохновения — орел, символ любви — лебедь (это противопоставление — от стих. Тютчева «Лебедь»; ранее, у Державина, «Лебедь» сам был символом вдохновения). И то, и другое — названия созвездий, и то, и другое — облики Зевса: как орел он возносил Ганимеда (вдохновение), как лебедь предстал Леде (любовь) и стал отцом одного из близнецов-Диоскуров. Состояние любви — «жар», состояние вдохновения — «студит» (ст. 9–10). Спутники творчества — вечера, ненастья, сны, беды, «вино в стаканах» (переклички с «Мне снилась осень…», «Сегодня с первым светом встанут…», «Ночью… со связками зрелых горелок…», «Венеция», «Пиршества» и др.); «расточительные» беды — т. е. щедрые (метонимия); «вино» — предвестие судьбы Ганимеда-виночерпия. Любовь как «предтеча» творчества — евангельский образ, ср. реминисценцию из Мк 1:7 в «Эдеме». (От «Эдема» до «Я рос…» прослеживается образный ряд: Адам — Голиаф — блудный сын — предтеча и вознесение.) Любовь как прошлое обозначена образом лебединой песни (лебедь будто бы поет лишь перед смертью). Вознесение Ганимеда было содержанием стих. Вяч. Иванова «Ганимед» (сб. «Прозрачность», 1904), там — мотивы и сна, и смерти, важные для Пастернака. Возможна также перекличка со стих. С. Боброва «Пряхи» («Окрыленными стопами… покидать земной предел»).
Композиция — 2,5 + 2,5 + 1 строфа («ожидание и творчество» — «вознесение и любовь» — заключение). В первых двух частях параллельно повторяется смена времен: имперфект, перфект, (будущее) и настоящее. Первая часть дополнительно скреплена тройным повтором «Я рос…», строфическим анжамбманом в ст. 8–9 и общей рифмой во II и III строфах, а все стихотворение — кольцевым повтором ст. 1–2 = 23–24 (с точкой вместо запятой, для концовочной многозначительности).
Синтаксис: в начальной и предпоследней строфах (I и V) — одна фраза на 4 строки, в остальных — две на 2+2 строки. В ст. 1, 5, 9 и 23 дополнительно обособлены начала строф. Синтаксическая кульминация — II строфа с разрушенным анжамбманом в конце (точка вместо ожидаемой запятой) и нарочитым ослаблением фразораздела после ст. 6 (запятая вместо ожидаемой точки). Пунктуация здесь передает не синтаксические отношения, а стиховую тенденцию членения четверостишия.
В основе стиля — сравнение (в начале и конце стихотворения — «как Ганимеда», «как… лебедь», в середине — «предтечей»), переходящее в метафору («объятие орла», «бога жерла», ср. «фата повечерий», образ в стиле Вяч. Иванова). Античная образность слегка оттеняется христианской («предтеча», «вознесенье») и перебивается прозаизмом и анахронизмом «Заждавшегося бога жерла». Основная мысль «только вдохновенное творчество дает силу любить» подчеркнута перекличкой образов «я в объятии орла» и «мое объятие к тебе» (и дополнительно «(мои) предплечья» — «с орлом плечо к плечу и ты»). Слово «предплечье» (прозаизм!) употреблено, по-видимому, не в анатомическом значении, а как синоним плеча; а слова «плечом к плечу» (применительно к орлу и лебедю!) десемантизированы. Предконцовочное двустишие: соединение метафоры с метонимией («поморье безбрежно машет») при синтаксической двусмысленности («разметанным» без существительного кажется не дательным, а творительным падежом) — дает затрудненный смысл: «бушующий бред (вдохновения) нам, разъединенным, обещает соединение». Образ «поморья» перекликается с концовкой первой редакции «Ночного панно». В ст. 18 архаический оттенок значения слова «восторженно» (от «восторгать» = возносить), в ст. 22 архаическое ударение «издали́». Средняя доля переносных словоупотреблений — слегка повышенная, около 40 %, причем метафор вчетверо больше, чем метонимий. Метафоры преимущественно глагольные. Стилистическая композиция кольцеобразна: доля тропов повышена в двух начальных и в концовочной строфе.
Стихотворный размер — 4-ст. ямб с рифмовкой ЖМЖМ. Он напоминает о двух других образцах стихотворений про вознесение. Более дальний — «Гений» Языкова («Когда, гремя и пламенея, Пророк на небо улетал — Огонь могучий проникал Живую душу Елисея… пред ним гремит и блещет Иного гения полет…»); Елисей и Илия из этого стихотворения оказываются как бы библейским вариантом мифа о близнецах-Диоскурах. Более близкий образец — «Авиатор» Блока (1912), отсюда, может быть, «поморье бреда» в ст. 21 (ср. у Блока «Как чудище
