Том 3. Русская поэзия - Михаил Леонович Гаспаров

Том 3. Русская поэзия читать книгу онлайн
Первое посмертное собрание сочинений М. Л. Гаспарова (в шести томах) ставит своей задачей по возможности полно передать многогранность его научных интересов и представить основные направления его деятельности. Во всех работах Гаспарова присутствуют строгость, воспитанная традицией классической филологии, точность, необходимая для стиховеда, и смелость обращения к самым разным направлениям науки.
Статьи и монографии Гаспарова, посвященные русской поэзии, опираются на огромный материал его стиховедческих исследований, давно уже ставших классическими.
Собранные в настоящий том работы включают исторические обзоры различных этапов русской поэзии, характеристики и биографические справки о знаменитых и забытых поэтах, интерпретации и анализ отдельных стихотворений, образцы новаторского комментария к лирике О. Мандельштама и Б. Пастернака.
Открывающая том монография «Метр и смысл» посвящена связи стихотворного метра и содержания, явлению, которое получило название семантика метра или семантический ореол метра. В этой книге на огромном материале русских стихотворных текстов XIX–XX веков показана работа этой важнейшей составляющей поэтического языка, продемонстрированы законы литературной традиции и эволюции поэтической системы. В книге «Метр и смысл» сделан новый шаг в развитии науки о стихах и стихе, как обозначал сам ученый разделы своих изысканий.
Некоторые из работ, помещенных в томе, извлечены из малотиражных изданий и до сих пор были труднодоступны для большинства читателей.
Труды М. Л. Гаспарова о русской поэзии при всем их жанровом многообразии складываются в целостную, системную и объемную картину благодаря единству мысли и стиля этого выдающегося отечественного филолога второй половины ХХ столетия.
Разночтений в черновике АИ не приводит, но в беловике, машинописи и газете вместо «изодрав» стоит «изорвав» (см. [VII, 400–401]). Рифма рва — изорвав гораздо более характерна для Маяковского, чем рва — изодрав: ее и следует оставить в основном тексте, а «изодрав» считать опиской (в черновике) и порчей текста (в перепечатках).
8) «Жорес» (1925): «Готовы / потоки / слезливых фраз. // Эскорт, / колесницы — / эффект! // Ни с места! / Скажите, / кем из вас // в окне / пристрелен / Жорес?» [VI, 220]. Автографов нет; источники текста — неавторизованный список с несущественными пунктуационными разночтениями и три публикации.
Конъектура: «Жорес / пристрелен / в кафе». Как известно, Жорес был убит 31 июля 1914 года в кафе «Круассан» выстрелом с улицы через окно. Рифма эффект — Жорес у Маяковского невероятна: созвучия типа ф/р и кт/с на таких позициях у него не встречаются ни разу.
Возможная последовательность порчи текста: 1) «В кафе / пристрелен / Жорес» (перестановка, не меняющая ни ритма, ни порядка ударных гласных); 2) «В окне / пристрелен / Жорес» (более привычное слово, подходящее по смыслу и с теми же звуками к, е). Оба этапа могли быть авторскими описками при механическом переписывании.
9а) «Мистерия-буфф» (1918): «Я в воде не тону, / не горю в огне / — бунта вечного дух непреклонный. / В ваши мускулы / я / себя одеть / пришел. / Готовьте тела-колонны» [II, 211]. Автографов нет; источники текста — первое издание и пять перепечаток.
Конъектура: «Я в огне не горю, / не тону в воде». Путем простой перестановки восстанавливается обычная для Маяковского усеченная рифма воде — одеть. Можно быть уверенными, что строка была первоначально сочинена именно в таком виде. Но настаивать здесь на включении конъектуры в основной текст не приходится. Не исключена возможность, что Маяковский нарочно нарушил рифму, чтобы деавтоматизировать восприятие, а заодно избежать какофонии «в огне не». Подобным же образом в ранних своих стихах он не раз деавтоматизирует восприятие стихораздела, разбивая строки не после рифмующего слова, а немного дальше. Например, в поэтохронике «Революция» читаем: «Еще! / О, еще! / О, ярче учи, красноязыкий оратор! / Зажми и солнца / и лун лучи / мстящими пальцами тысячерукого Марата!» [I, 137]. Рифма учи к слову лучи утоплена в середине графической строки. Только после 1923 года этот прием у Маяковского почти исчезает.
9б) Отметим попутно одну рифму в стихотворении «Христофор Коломб», которая с виду может показаться такой же, как только что приведенные, но на самом деле построена гораздо тоньше и никоим образом не подлежит исправлению: «Кончай, / Христофор, / собачий век… // И кортики / воздух / во тьме секут. // — Земля! — / Горизонт / в туманной кайме. // Как я вот / в растущую Мексику…» [VII, 37]. Кажется, будто век — кайме такая же нестандартная для Маяковского рифма, как огне — одеть и др. На самом деле она здесь включена в тройной ряд созвучий, подготавливающих последнее, ключевое слово строфы: век — во тьме (секут) — кайме; именно благодаря ему и в словосочетании «во тьме секут» не ощущается отсутствие еще одного звука к, нужного для точного созвучия со словом «Мексику».
Г. Рифмы с заменой звуков. В точных рифмах согласные звуки на одинаковых позициях рифмующего созвучия могут быть только тождественными (малярия — Мария). В неточных же рифмах кроме тождества возможны еще два соотношения: пополнение (в Одессе — десять) и замена (безумий — Везувий). В целом Маяковский охотнее пользуется пополнением, чем заменой: в этом он ближе к Блоку и Ахматовой, чем, например, к Пастернаку, не говоря уже о Сельвинском[427]. Но даже когда он пользуется заменой, то не всякая замена для него одинаково возможна. Он старается производить замену лишь между такими согласными и сочетаниями согласных, которые сходны по каким-либо элементам или признакам. Например, в стихах 1923–1925 годов 85 % интервокальных замен в женских рифмах приходятся только на пять типов замены. Из 250 случаев интервокальных замен 135 случаев (больше половины!) — это рифмовка двух пучков звуков (или звука с пучком звуков), имеющих хотя бы один общий звук (венчик — человечий, воске — Боровский); 37 случаев — рифмующие звуки различаются только мягкостью/твердостью (дымы — двойным’и); 22 случая — мягкостью/твердостью при еще одном общем звуке (род вы — подв’иг); 10 случаев — только звонкостью/глухостью (трутся — Гудзон); 9 случаев — звонкостью/глухостью при еще одном общем звуке (негодяйке — Hum гедайге). Остальные типы замененных созвучий единичны, и там, где они появляются, возможны подозрения в порче текста.
10) «Газетный день» (1923): «У редактора к передовице лежит сердце. / Забудь! / Про сальдо язычишкой треплет. / У редактора — аж волос вылазит от коммерции, / лепечет редактор про „кредит и дебет“» [V, 8]. Автографов нет; источник текста — только журнальная публикация.
Рифма треплет — дебет (замена звонкости/глухости при еще одном нетождественном звуке) сомнительна, аналоги ей редки (бутылки — забулдыги, только 3 из 250 случаев интервокальной замены). Можно предполагать, что Маяковский рассчитывал на вульгарное произношение «тре/п’и/т» и написал «трепет» или «трепит», а написание «треплет» — орфографическая поправка редактора или корректора. Указать на это следует, или введя конъектуру «трепит» в текст, или оговорив ее в комментарии.
11) «Порядочный гражданин» (1925): «А хозяин / в отеле Плаза, // через рюмку / и с богом сблизясь, // закатил / в поднебесье глазки: // „Сенк ю / за хороший бизнес!“» [VII, 71]. Источники текста — черновой автограф, публикации в газете и журнале, перепечатки в сборнике и «Сочинениях».
Рифма Плаза — глазки (та же структура созвучия, что и треплет — дебет) столь же мало вероятна. Конъектуру предложил еще Н. И. Харджиев («…рифма „Плаза — глазки“, уместная только в дилетантских стихах…»[428]): следует читать не «глазки», а «глазы» (форма, заметим, после Игоря Северянина вполне возможная в поэзии). Можно не сомневаться, что сочинялась строка с расчетом именно на форму «глазы». Но настаивать на внесении этой конъектуры в основной текст нельзя: судя по текстологическому аппарату АИ, написание «глазки» имелось уже в черновом автографе. Или это описка, авторизованная потом в публикациях, или это сознательная жертва рифмой в пользу стиля: Маяковский мог решить, что северянинские ассоциации формы «глазы» в грубом стиле «Порядочного гражданина» неуместны.
12) «Письмо к любимой Молчанова» (1927): «Знаю я — / в жакетах в этих // на Петровке
