Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - Карло Вечче

фрагмент под названием «О месте Венерином» явно вдохновлен «Стансами» Полициано[783]. В центре – сооружение, больше напоминающее не творение рук человеческих, а явление природы, «скалу», прорезанную высоким портиком. Вода, льющаяся по его пилястрам, собирается в сосуды из гранита, порфира и серпентина, спрятанные в полукруглых нишах, и тонкими ручейками стекает на лужайку. К северу от нее – искусственное озерцо с тенистым островком посередине. На обороте того же листа над головами гиппокампов высится фигура Нептуна-Давида: судя по всему, эскиз, сделанный для Антонио ди Нери ди Сенья, теперь переработан в проект садового фонтана.

Но вскоре мечта о беззаботном, благословенном оазисе, где нет места боли и страданиям, оборачивается кошмаром. Перевернув лист, Леонардо начинает описывать воображаемый остров Кипр, в мифологии считавшийся обителью и царством Венеры. Многие «странствующие корабельщики», привлеченные и соблазненные обещанным богиней счастьем, пытались достичь его берегов. Однако берега эти выглядят столь прекрасными лишь издали: стоит подплыть ближе, и взору открываются смертельные опасности – острые скалы, бурлящие волны, ужасные ветры. Райский остров оказывается безлюдной пустыней. На песке его пляжей виднеются лишь остовы разбитых, выброшенных на мель кораблей, напоминающих уже известный нам костяк морского чудовища, – жуткий, апокалиптический образ: «Здесь можно было бы видеть бесчисленные суда, разбитые и полуприкрытые песком; у одного видна корма, у другого нос, у одного киль, у другого борт, – и это кажется похожим на Страшный суд, который хочет воскресить мертвые корабли; так велико количество их, что оно покрывает все побережье с полуночной стороны»[784].

За разнообразными проектами время пролетает быстро. Близится конец трехмесячного срока, Леонардо пора возвращаться во Флоренцию. Но д’Амбуаз не хочет его терять.

18 августа он сообщает Синьории, что Леонардо по-прежнему нужен в Милане «для завершения некоторой работы, которую мы с ним начали», и просит продлить отпуск художника[785]. На следующий день просьбу о продлении срока на один месяц официально подтверждает письмом вице-канцлер герцогства Жоффруа Карле: «И по окончании означенного времени он без промедления поступит в распоряжение ваших милостей, чтобы удовлетворить все запросы, как это должно и подобает»[786].

28 августа Синьория дает разрешение, однако тон Содерини в письме откровенно резок: «Если же [Леонардо] всякий раз станет просить об отсрочке, пускай вернет деньги, взятые за работу, которую он даже не начал; мы будем только рады, если он доведет ее до конца, и в тот же день возвратим ему всю сумму»[787].

9 октября, когда все сроки истекли, разгневанный Содерини сам пишет д’Амбуазу, практически в открытую обвиняя Леонардо в том, что тот «надул» республику (впрочем, мы должны помнить, что недавно гонфалоньеру пришлось столкнуться с куда более серьезным дипломатическим скандалом, когда 17 апреля, к несказанной ярости Юлия II, из Рима бежал Микеланджело): «Пусть ваша милость не предоставит Леонардо даже одного лишнего дня, поскольку ведет он себя по отношению к нашей республике не так, как подобает, и, взяв значительную сумму денег, едва начал крупное произведение, однако запросил благодаря любви вашей милости уже две отсрочки. Мы не желаем, чтобы нас просили о большем, поскольку дело это общественное, и без ущерба себе мы не можем оставить [Леонардо в распоряжении] вашей милости»[788].

Столкнувшись с подобной вспышкой гнева, д’Амбуаз понимает, что еще сильнее компрометировать Леонардо перед Синьорией не стоит, и 16 декабря обещает не препятствовать его возвращению; но не упускает случая ответить на гнусные обвинения Содерини одним из прекраснейших панегириков Леонардо, когда-либо написанных современниками. Для него Леонардо – художник столь знаменитый и необычайный, что способен влюбить в себя задолго до личного знакомства, как полюбил его и сам д’Амбуаз. Что касается его величия как ученого, то оно даже превосходит величие художника: «Имя его, прославленное живописью, не столь известно в других областях, где заслуживает не меньших похвал, ибо в них он обладает величайшими достоинствами, и мы должны признать, что исполнил он все, о чем мы просили, касательно чертежей, архитектуры и прочих нужных нам вещей, чем и удовлетворил нас в такой мере, что мы остались им не просто довольны, но и восхищены»[789].

По мнению д’Амбуаза, Леонардо открыл ему самую сокровенную часть своих научных, технологических и архитектурных знаний, полностью проявив универсальность собственного гения.

Однако, несмотря на многочисленные обещания, данные флорентийской Синьории, художник остается в Милане. Таким образом, affaire[790] приобретает трансальпийский характер, угрожая подорвать добрые отношения между республикой и Людовиком XII, носящим на данный момент еще и титул герцога Миланского.

12 января 1507 года флорентийский посол в Блуа Франческо Пандольфини (тот самый, что так часто упоминается в бумагах Леонардо за 1503 год) сообщает приорам о встрече с королем. Людовик XII просит Синьорию до своего приезда оставить Леонардо в Милане, поскольку желает иметь его работы в своей коллекции. Пандольфини указывает, что «все это началось с небольшой картины, недавно написанной его рукою»: вероятно, это версия «Мадонны с веретеном», продемонстрированная при французском дворе Роберте. И теперь король желает заполучить «несколько небольших образов Богоматери и других сюжетов, которые придут мне в голову; возможно, я даже велю изобразить их сам». Обсуждая талант Леонардо, Людовик XII интересуется, знает ли Пандольфини художника лично, и посол отвечает, что они – близкие друзья. Тогда король просит Пандольфини, должностное лицо Флорентийской республики, вопреки указаниям Синьории велеть Леонардо не покидать Милан[791].

Двумя днями позже в послании за подписью Роберте уже сам Людовик XII, «Loys par la grace de Dieu Roy de France, Duc de Mellan, Seigneur de Gennes etc.»[792], сообщает флорентийской Синьории о своем желании оставить Леонардо в Милане[793]. Для Содерини это равносильно приказу о капитуляции. 22 января Синьория пишет Леонардо и Пандольфини, что полностью согласна на то, о чем столь любезно просит король[794].

Впрочем, до конца зимы художник все равно не может выбраться за город, чтобы продолжить работу над «садом удовольствий» д’Амбуаза. К тому же в Милан скоро прибудет король со своим двором. Есть риск, что Леонардо как суперзвезду завалят заказами, и времени на губернатора у него не останется. Д’Амбуаз не может ждать. Грядет пора празднеств, не за горами карнавал. Стоит воспользоваться этим шансом, задействовав художника для постановки восхитительного спектакля, подобного тем, что он устраивал в эпоху Сфорца.

Будущая сцена располагается не под открытым небом, а в помещении – в большой зале губернаторского дворца, вероятно, на пару месяцев ставшего приютом и для самого Леонардо. Однако «парадная зала» недостаточно велика для сценографической машины, которую он хочет сконструировать: помещение, а также лестницы и входные двери придется слегка перестроить. Спектакль необходимо переосмыслить в части