Светлана Аллилуева – Пастернаку. «Я перешагнула мой Рубикон» - Рафаэль Абрамович Гругман

и Ося просился приехать, она им отказалась воспользоваться. И вдруг загорелось! У Светланы возникло жгучее желание повидать детей, обнять внуков, которых она никогда не видела: Катину дочь и Осиного сына. Но, вместо того чтобы попросить туристскую визу, гостем приехать в Москву, присмотреться, а затем принимать решения, она, как всегда, руководствовалась эмоциями, захлёстывавшими рассудок.

Вернувшись в сентябре 1984-го в Англию после летнего отпуска, проведённого вместе с Ольгой на островах Силли в Атлантическом океане, она написала письмо советскому послу в Лондоне с просьбой о возвращении в СССР (не о туристской поездке!) и лично отвезла его в посольство. Холодный приём, с которым её встретили, напоминающий картину Репина «Не ждали», её не насторожил, не освежил память. Она загорелась и не обращала внимания на детали, понимая (не девочка ведь!), что через сына её выманивают в Москву, и возвращение будет использовано в политических целях, и какую-то цену, пока ещё не известную, ей предстоит заплатить. С дочерью (Ольге пошёл 14-й год) она не переговорила, не нашла нужным посоветоваться с ней и проигнорировала её чувства.

Когда через неделю Светлана приехала в посольство, чтобы узнать ответ на свою просьбу, ей были несказанно рады. Знаменитых репатриантов готовы были немедленно переправить в СССР, но такая спешка не входила в её планы, ранее Светлана обещала Ольге во время десятидневных каникул отправиться на неделю в Грецию. Она сообщила временному поверенному в делах о данном дочери обещании, выговаривая задержку до конца октября, и привела его в полный восторг: «Ну вот и чудесно! А там – к нам, в посольство. Отдохнёте немного и потом – на самолёт и Москву!»

Back to Soviet Union (1984–1986)

Её решение вернуться в СССР было таким же сумбурным и порывистым, как и все остальные опрометчивые поступки, включая переезд в Англию. Лишь в Греции за пару дней до вылета в Москву она призналась дочери, что назад они не вернутся. В Англии, не будучи до конца искренней, Светлана говорила, что из Греции они полетят в Москву повидаться с родственниками, и хотя Ольга в последние дни перед вылетом из Лондона, видя необычные сборы и подозревая неладное, прямо спросила маму: «А потом я вернусь в свою школу?» – она солгала дочери: «Конечно», – опасаясь «бунта на корабле», с которым в Англии она бы не справилась. В Афинах Ольга разрыдалась, узнав правду, но была уже бессильна воспрепятствовать происходящему.

Так, обманом, 25 октября 1984 года Светлана привезла в Москву дочь, не говорящую по-русски.

В Афинах Светлана и Ольга Питерс уже были под патронажем советского посольства, сделавшего всё от него зависящее, чтобы их не спугнуть. Игорь Юрьевич Андропов, после смерти отца отправленный послом в Грецию, интеллигентный и высокообразованный, и его жена Татьяна Квардакова, журналистка, расточали теплоту и радушие. Оба прекрасно говорили по-английски – уделили Ольге внимание, и она растаяла. Её страхи исчезли. От предложения Андропова организовать встречу с сыном в аэропорту Светлана отказалась – объяснила тем, что хотела бы избежать эмоциональной встречи на людях, и это воспринято было с пониманием, но так как именитые репатрианты по статусу не могли быть предоставлены сами себе, в Шереметьево их встречала представительница Комитета советских женщин.

Возвращение «блудной дочери» было продумано до мельчайших подробностей. Предусмотрительно именитых репатриантов поселили в огромном двухкомнатном номере гостиницы «Советская», в которой не размещали иностранных гостей, оградив их тем самым от нежелательных контактов. Встречу с сыном и его новой женой организовали в фойе гостиницы. Светлану ожидал сюрприз – рядом со взрослым 39-летним сыном переминался с ноги на ногу её первый муж Гриша Морозов, которого она меньше всего в этот день стремилась увидеть. Однако благодаря его дипломатическим талантам, ему удалось частично занять Ольгу, ошеломлённую безразличием, проявленным к ней российскими родственниками, и разрядить атмосферу. Ося, владевший английским языком, ни слова не сказал сестре, которую он воспринял как бесплатное приложение. Как выяснилось, в ресторане уже был накрыт стол, и Гришино присутствие за столом пришлось кстати – он взял на себя Ольгу, шокированную недружелюбием брата и успевшую в гостиничном номере высказать маме недовольство: «Он только посмотрел на меня сверху вниз, потом – снизу вверх и не сказал ни одного слова».

Когда началось обильное застолье с тостами за встречу, во время которого мать и сын перепились и плакали горючими слезами, Гриша оказался единственным, кто уделял девочке мизерное внимание. Он подливал лимонад, накладывал в тарелку еду и, чтобы она не скучала, заговаривал с ней, кое-что переводил – мать и сын, забыв о ней, разговаривали по-русски. Жена брата её также игнорировала. Оля молчала, ошарашенная обстановкой и непривычной пьяной средой, в которой она оказалась.

На следующий день в гостинице появился однокурсник Гриши по Институту международных отношений, с которым Светлана была знакома около сорока лет, ставший преуспевающим дипломатом (благодаря тестю Андрею Громыко, члену Политбюро и министру иностранных дел), заверившим её, что «все так рады её возвращению, что пойдут навстречу любым пожеланиям!»

Последующие дни прошли во встречах с чиновниками из МИДа, с министром образования, обсуждавшим главный для Светланы вопрос – школа для Ольги; здесь Светлану постигло первое разочарование – английские школы, на которые она рассчитывала, после снятия Хрущёва были закрыты, а в обычной школе девочка не могла учиться.

Птичка сама залетела в клетку. С первых же дней мидовцы, прикреплённые к Светлане, стали оказывать на неё давление, призывая подать заявление о восстановлении советского гражданства. Она согласилась и под диктовку написала прошение о восстановлении в гражданстве СССР и о «принятии дочери Ольги» в таковое. Затем она безропотно написала заявление об отказе от американского гражданства. С невиданной скоростью, за два дня (обычно процесс принятия в гражданство растягивается на месяцы), все формальности были завершены, и 1 ноября 1984 года Верховный Совет подписал указ о восстановлении советского гражданства.

Она выразила желание созвать пресс-конференцию для иностранных журналистов, чтобы объяснить друзьям мотивы своего возвращения (многие недоумевали и были в шоке), и угодила в ловушку, которую сама же себе заготовила. На пресс-конференции, проведённой 16 ноября 1984 года в Комитете советских женщин, ей пришлось зачитать подготовленный для неё текст, в котором звучали фразы, от которых впоследствии она будет отказываться: что на Западе «ни одного дня не была свободной», была «дрессированной собачкой ЦРУ» и что все годы её «не покидало чувство глубокой вины». Любой, прочитавший четыре её книги, фразу о «чувстве глубокой вины» воспримет с иронией.

Пресс-конференция в Комитете