Михаил Новиков - Из пережитого

— Ты уж тогда нас-то хоть выпусти, — шутил Тихомиров, — я и впрямь к вам на службу пойду в воинское присутствие.

— Дворянин, да еще взяточник, — подмигивал мне Фролов. — Нет, Тихомиров, ты нам не сгодишься, и тебе придется сидеть. Тебя взять в присутствие? Да ты нам такую свинью подложишь, что и сам потом не расхлебаешься. Нет, дудки, такие нам не нужны. Мы и таких-то выпустим только при условии, чтобы с нами в ногу шел и по нашей дудке плясал, — говорил он обо мне, — а с дворянами нам не по пути и зараз расстаться придется.

— А если я к вам в партию запишусь?

— Ты, в партию? А как же хуторок? Мы народ решительный, жестокий, мы тебя примем при условии, если ты отречешься не только от хуторка и дворянства, но и от семьи и христианской веры и собственными ногами растопчешь свой крест с шеи.

Тихомирову делалось страшно, и он прекращал разговор и, отворотившись, смотрел на тюремный двор. А Фролов доводил до конца свои мысли и нарочно со злобой подчеркивал:

— С нами, брат, шутки плохи, его величество пролетарий еще покажет вам кузькину мать! Вы у нас попляшете, как караси на сковородке!

Глава 60

Кто больше заработал

Конечно, кроме таких злобно-партийных, у нас были и дружеские разговоры о том, где кто жил, сколько получил или зарабатывал, в чем проводил время и какой имел круг знакомых и т. д. Через каких-нибудь 2–3 месяца мы знали всю подноготную о жизни друг друга и с точки зрении так называемого «социального положения». Фролов рассказал в разное время, у кого он служил и сколько получал, как они компанией ездили с девушками гулять на Елагины острова в Петербурге, в сады и лесочки, причем всегда набирали с собой пива и водки, и колбаски и пряников; я рассказал ему, как мы плохо жили в детстве, оттого что отец пил и мало помогал матери, как я потом жил на фабриках и в деревне и как только в 35 лет отделился от отца и построился, и через упорный труд и бережливость понемногу выбивался из нужды. Но он моей бережливости не одобрял и не хотел об этом говорить, заявляя, вроде моего пьяного соседа, что «так живут и копят только жиды», а что порядочные люди не копят, а живут в свое удовольствие.

От нечего делать мы занимались статистикой: кто из нас сколько заработал за свои годы. Мне в то время было 45 лет, ему 32 года. По моей статистике, записанной с его же слов, вышло так, что он за 15 лет своей работы все же получил заработок больше, чем я за 25 лет работы в деревне. Наследства одинаково мы оба не получили, но у меня от моей работы к этому времени была изба с сенями, крытая железом; были рига, сарай, амбар, двор, что все вместе стоило 800 рублей, были две лошади и две коровы, шесть овец, на две лошади снасть, упряжь, инвентарь, что тоже стоило не менее 250 рублей. А у него ничего не было, кроме одежи и белья. Я показал ему эту статистику и сказал, что если бы он не транжирил своего заработка на все ненужные и пустые дела, он был бы теперь тоже собственником и имел бы хороший домик, или дачу.

Тихомиров меня поддержал.

— Все они, пролетарии, на одну колодку, — сказал он, — что добывают, то и проживают, а кто сберегает и что-либо приобретает, на того злобятся и завидуют.

Припертый этими доводами, он не сдался и стал со злобой доказывать, что мужик копит потому, что ему много нужно и на постройки и на средства производства; чиновник боится, прогонят со службы, а служащему и рабочему незачем копить, так как он на свои руки всегда найдет и муки и хозяина.

— Одна тысяча рублей не помешала бы любому пролетарию, если бы он ее скопил за свою жизнь, — сказал Тихомиров. — Да и Фролов от ней не отказался бы, если бы ему кто ее преподнес.

— Это мораль мещанская, мораль обывателя, мелкого лавочника! Собственность людям отравляет всю жизнь и привязывает их и к домам, и к хозяйству, — кричал он в исступлении. — От того наша партия и хочет произвести переворот и обобществить и труд, и дома, и все средства производства. Человек должен быть свободным, а не привязываться к собственности, не гношить, не трястись, как иуда, с кошельком!

— Ну что же горячиться, — сказал Тихомиров, — ты вот свободен и пользуйся этой свободой, а нам не мешай жить по-своему. Какое вы имеете право?

— А не будет этих забот и привязанностей к семье и хозяйству, еще больше всех в кабак потянет, на игру картежную, на романы бульварные, — смеялся я Фролову. — Жить-то чем-нибудь людям нужно, они тогда совсем перебесятся и всякий стыд и честь потеряют от скуки.

Наш разговор в волчок подслушал Данила и не мог утерпеть чтобы не вставить опять своего мнения. Он быстро отпер дверь и, смеясь и волнуясь, заговорил:

— А вы спросите у Фролова, из кого состоит ихняя партия, и кто ее выдумал, и кто ей заправляет? Шантрапа, господин Фролов, да студенты-недоучки! Постой, постой не мешай, я их за 30 лет перевидал в тюрьме больше твоего и ихнюю линию знаю. Им, вишь, не дают нигде самим обзаводиться землей и оседлой собственностью, вот они и придумали такую воровскую науку, чтобы и всех других весь народ ее лишить и обатрачить всех. А прощелыгам-студентам это и на руку, чем самим трудиться да наживать 20 лет, лучше приступить к чужому, готовому.

— И приступим, Данила Никитич, и поделим, и твой домик в общественную собственность конфискуем, — со смехом выкрикивал Фролов. — Дадим тебе в нем одну комнату с твоею старухой, а другие пролетариям отведем.

Ведь мы по-божески, Данила Никитич, так и в Писании сказано: у кого есть одежда — отдай другую неимущему. Вот спроси-ка его, — кивнул он на меня, — он тоже подтвердит. А раз про одежду, про рубахи сказано, можно и дома делить и всякую собственность, помни 13-ю заповедь.

— Да ведь там сказано-то «отдай», а не «возьми», — поправил Тихомиров.

— Ишь ты какой начетчик, где тебе выгодно, ты и Писание знаешь, — накинулся на него Фролов, а посмотришь: ни уха ни рыла не понимает!

— А ты ведь тоже хотел за Писания спрятаться, — обиделся Тихомиров, — а вышло наоборот, и ты их не знаешь.

— На черта нам нужны ваши Писания; социализм целая система, целая опытная наука, его сотни мудрецов разрабатывали. Один труд «Капитал» чего стоит, — говорил самоуверенно Фролов.

— Науки-то разные бывают, — осклабился Данила, вон и у Арапыча наука, как замки отпирать, и у попов наука, как в церкви забираться! Тут вся и ваша наука: «деньги ваши — будут наши, ваше добро — наше добро». Что там ни написали, а корень один: грабить награбленное и нажитое другими. Глаза у вас на чужое добро разыгрались, Фролов, зависть замучила, вот вы и придумали такую науку! Арапыч за свою семнадцатый год в тюрьме сидит, а вы хотите всех грабить и виноватыми не быть. Ты бы откладывал по пятерке в месяц, и у тебя бы давно был домик, а то своего копить не хотите, а на чужое заритесь, а тоже демократы называются!..