Михаил Новиков - Из пережитого

— Да у крестьян никогда не спрашивали, как им жить, — возразил Николаев, — а большевики и подавно не станут спрашивать. Об них всегда и разговоры не о том, как им лучше, а как с них больше шерсти настричь!

Тогда совсем и разговор другой, отвечаю, под насилием и угрозами и в тюрьме всю жизнь прожить можно, а только это так и будет тюрьма, а не вольная жизнь!

— Однако что же тут худого? — спросил Посохил, приподнимаясь на койке. — Идея общности имущества и труда — христианская идея, и ее Маркс не выдумывал, он только ее выгоды подсчитал!

С этим вполне согласен, говорю, а только не пошла она у христиан, не идет и у большевиков. Примеров уже тысячи: нынче сойдутся в коммуну, а через полгода-год и опять порознь. Это не жизнь, а волынка! Одно дело выдумать, а другое — жить и работать!

— Из монастырей убегали, а не только из большевистских коммун, — пояснил Виго, — а уж на что там для спасения души люди сходились, а твоим мужикам черт велит вместе жить, бабы друг другу глаза выцарапают!

Тут дело не в бабах, а в том, что человеку свобода нужна, чтобы он творил не чужую, а свою волю, и чтобы он своим трудом и временем сам распоряжался, тогда и интерес есть, а в коммунах какая же свобода? Там ты просто батрак и живешь под чужой командой. Даже хлеб в яму спрятать нельзя, наскачет отряд губпродкомовцев и очистит артельный амбар. Большевикам, конечно, гораздо легче и удобнее мужиков эксплуатировать в коммунах, а нам нет никакого интереса батраками быть!

— Однако этими соображениями сама идея не умаляется, — настаивал Посохин, — в твоих доводах говорит наше несовершенство, а если бы люди поняли, что по-Божьи, по совести им же будет лучше, они бы обеими руками взялись!

— Коли бы Посохин не был военным, отличный бы из него поп вышел, — пошутил Какунин.

— Да он и военный-то по недоразумению, — согласился Виго, — казачий полковник, а про Божье толкует! Твое дело, коли и руби, а мерохлюндию не разводи!

— Дрались и рубились и до тюрьмы докатились, — шутливо сказал Посохин, — хочу теперь за Бога взяться и его законы изучить.

— Безнадежное дело, — сказал Кудрявцев, — тогда уже наверняка из тюрьмы никогда не уйдешь!

— Однако в чем же суть? — спросил Паршин, — Я тоже не пойму до конца худой стороны марксистской установки на обобществление труда и орудий производства, ведь легче же сообща любой машиной пользоваться, чем одному ее иметь.

По арифметике это верно, повторил я, хорошо и для ангелов, а для людей никуда не годится. Маркс за болванов людей посчитал, в лучшем случае за солдат, которых можно под барабанный бой заставить и вставать и ложиться, а живые люди только и хотят, чтобы их не трогали и на грех не наводили, а Маркс их кастрирует своими выдумками и отнимает их волю. Может, и невыгодно самому себе хозяином быть, зато греха меньше. А человек больше нужды греха боится. Отсюда и поговорка: «Щей горшок да сам большой»! Нужно, говорю, в мужицкой шкуре пожить, тогда только и понятно все будет, а со стороны толковать по-всячески можно!

— А как для вас эсеры, — спросил снова Николаев, — лучше бы крестьянам при них было?

— Какое же может сравнение быть, — отвечал за меня Кудрявцев, — во-первых, никакого кривлянья бы не было и разрешений и запретов дурацких, и земля бы была не государственная, а общественная. Сейчас, правда, и большевики им потворствуют, но ведь это же до поры до времени, а через год-другой и землю отнимут. Эсеры ставку на крестьян делали, чтобы им угодить, а большевики крестьян в дойную корову превращают и на чиновников и на рабочих батрачить заставят. Для них крестьяне рабочий скот, не больше!

— Ну вот, пиши им об этом записку, Куренков опустит на нитке: так, мол, и так, товарищи, мужики вас ждут, не теряйте надежды!

— А ну вас к черту! — выругался Куренков. — С вами и в тюрьме новое дело пришьют, ты думаешь поговорить с ними по чести, по совести, а они так и норовят тебя утопить и вовлечь в разговор!

Все громко рассмеялись и прекратили разговор[2].

Примечания

1

Кроме того, в процессе этой работы 7 апреля 1929 г. я получил и от Алексея Максимовича Горького пожелание-просьбу описать свою жизнь и труды жизни, которую также принял во внимание. «Было бы хорошо, — писал он мне, — если бы вы написали книжку, подробнее пересказавши крестьянам о вашем житейском опыте, о великом труде жизни вашей. Напишите-ка!» И я пишу, делая опыт (Примеч. автора).

2

На этом воспоминания М. П. Новикова обрываются. Ниже его рукой сделана запись: «Данные записки как мемуары прошлого писались мною, которые изъяты у меня при обыске 9 августа 1937 г. М. Новиков».