Евгений Шварц - Михаил Михайлович Кунин

мост, похожий на московские. Он тянется над рекой Сочи. Река зеленоватая, как это бывает с горными речками. Направо я вижу далеко, далеко долину реки и горы, а налево, совсем близко, – море. В реке играют рыбы, блестят на солнце. И вот я, наконец, попадаю опять в тень, в парк, что вокруг Ривьеры. Здесь парикмахерская, снова кафе, в котором, несмотря на ранний час, все столики заняты, газетный киоск и множество киосков с мороженым и ледяной водой. Однако я опять героически воздерживаюсь от еды и питья. Иду под олеандрами, которые сплошь покрыты красными цветами, мимо белого здания Ривьеры со множеством балконов и по каменной лестнице спускаюсь к морю. Девица берет с меня полтинник и пропускает на пляж, где я получаю топчан, ставлю его в тень и читаю, раздевшись, Евгения Онегина, которого ношу с собою в чемоданчике.

Просидев с полчасика в тени на ветерке, который иногда не дует по случаю полного штиля, я иду в воду, которая, как всегда, прекрасна. Температура воды сегодня была – 26 градусов.

Искупавшись и отдохнув, я отправляюсь пешком обратно. Иду для разнообразия другим путем, не сворачивая к почте и телефонной станции, иду прямо по великолепной улице Сталина вверх по крутой лестнице, но всё под такими же цветущими деревьями. Домой в гостиницу прихожу часам к одиннадцати. Уже очень жарко. Я принимаю душ и либо пишу письма, либо думаю, либо, если уж очень жарко, – засыпаю.

В три иду вместе с Акимовым и Юнгер обедать – и снова домой, пока не спадет жара. Это значит часов до шести. Тут я снова отправляюсь в путь, но на этот раз куда придется. Либо по старому шоссе, вспоминая, как шел тут тридцать пять лет назад с Юркой Соколовым в Красную Поляну, либо куда глаза глядят.

Всё это хорошо, но в результате этого образа жизни у меня разыгрывается к концу дня такой аппетит, что хоть караул кричи. Но я не кричу караул, а ем себе на здоровье, чем быстро восстанавливаю всё, что потерял за день.

Вот тебе, доченька, полный отчет обо всей моей жизни. Говорил с Катей по телефону. Слышно было прекрасно. Как жаль, что у тебя нет телефона!

Пиши мне почаще, и я буду доволен жизнью вполне. Целую тебя и всех.

Твой папа».

Уже через несколько дней Евгений Львович, позвонив домой, узнал о болезни Екатерины Ивановны и спешно уехал в Ленинград. Тем временем в стране всё больший масштаб принимала борьба с космополитизмом, на фоне которой Акимов, который нередко ставил спектакли по зарубежным пьесам, подвергся травле и уже в августе вынужден был уйти из театра. В результате спектакль по пьесе «Первый год» так и не был поставлен. Лишь много позже, в 1957 году, через год после своего возвращения в Театр комедии, Акимов наконец осуществил постановку пьесы, получившей на этот раз новое авторское название – «Повесть о молодых супругах». С тех пор «Повесть» идет не только на театральной сцене, но и на киноэкранах страны.

* * *

Осенью 1949 года Шварцы получили через Литфонд в долгосрочную аренду дачный домик в поселке Комарово (до 1948 года Келломяки), где с тех пор жили уже подолгу, не только летом, но зачастую и зимой, коротая время в кругу друзей. Дом находился совсем близко к железнодорожному переезду. «В этом домике стены постоянно дрожали от проходивших мимо поездов, – вспоминал Николай Чуковский, – тогда еще паровых, электричку провели там позднее. Каждый вечер после ужина мы с Рахмановым отправлялись по снегу в этот домик, к Шварцам. Засиживались поздно – за разговорами, за картами. Играли всегда в одну и ту же игру, которая называлась “Up and down”. Я всю жизнь не любил и избегал карт и знаю, что Шварц не любил их тоже; но Екатерина Ивановна Шварц и Рахманов были картежники и нуждались в партнерах. Они относились к игре серьезно и страстно и часто ссорились за игрой, а потом дулись друг на друга минут тридцать и выясняли отношения. Шварц спокойно и ласково мирил их. Он сидел за столом, склонив, как обычно, свое умное узкое лицо немного набок, и казался уравновешенным, дружелюбным, довольным, и только карты, которые он держал обеими руками, ходили ходуном в его дрожащих пальцах. Лицом он изменился мало, но очень потолстел».

С дочерью, жившей в это время в Москве и ждавшей ребенка, Евгений Львович часто обменивался письмами, которые позволяют отчасти воссоздать его образ жизни и настроение этого времени.

За период с 1949 по 1952 год он не создал законченных значительных произведений. Наиболее существенными в эти годы было продолжение работы над пьесой «Медведь» и начало сочинения новой пьесы – «Василиса-работница», впоследствии получившей название «Два клена». При этом в печатном виде издавалась в то время только «Первоклассница», а на сцене шла только «Снежная королева» (в 1949 году прошли ее премьеры в Драматическом и Центральном детском театрах).

Других источников дохода практически не было, и в финансовом отношении семья жила более чем скромно. Кукольные спектакли Шварца «Сказка о потерянном времени» и «Сказка о храбром солдате» были постепенно сняты с репертуара вскоре после смерти руководителя Ленинградского театра кукол Савелия Шапиро в 1948 году как не отвечающие «идейно-художественным требованиям».

Однако в этот период у Евгения Львовича была возможность для спокойных размышлений, общения с несколькими друзьями, любования Финским заливом и окружающей природой.

Замечательна зарисовка Леонида Пантелеева об общении со Шварцем в этот период: «Он постоянно был чем-нибудь или кем-нибудь увлечен. Не было случая, чтобы он встретил тебя ленивым вопросом: “Ну, как живешь?” – Или: “Что нового?” Нет, он всегда хотел первым подарить тебя чем-нибудь, хотя бы шуткой, анекдотом, последним газетным сообщением.

– Знаешь, вчера вечером Акимов рассказывал… Или:

– Вчера были Германы у нас. Удивительно смешную историю рассказал Юрий Павлович…

Или:

– Видел сегодня на вокзале Мишу Слонимского. Он только что из Ленинграда. Говорит, что…

Другой раз встречает тебя с огромной книжищей в руках. Оказывается, купил третьего дня у букиниста старую “Ниву”, вечером проглядывал ее и – смотри, на что наткнулся! Описание коронации Николая II, написанное в восторженных, подхалимских тонах.

– Здорово?! А? Ты садись, послушай, до чего же это похоже…

И он с пафосом читает верноподданнейшую, аллилуйную статейку…

А завтра утром он покажет тебе (и весь будет сиять при этом) большой стеклянный шар – поплавок, найденный им рано утром на берегу залива… Или поставит на проигрыватель пластинку с новым концертом Свиридова:

– Садись, послушай. А? Здорово, правда?! А я ведь его почти не знал, этого Свиридова…

Даже больной, лежа в постели, он встречал тебя открытием:

– Смотри, какой замечательный писатель