Ант Скаландис - Братья Стругацкие

А вещь-то и впрямь одна из лучших. И когда перечитываешь её сегодня, поражаешься не столько совершенству формы (ни одного лишнего слова даже в тех эпизодах, которые вписаны против воли авторов!), сколько виртуозности подтекста. Да, мрачное средневековье, увиденное глазами нашего современника, ну, почти нашего современника, коммуниста Антона. Но стоит поменять полюса, перенаправить луч света в другую сторону, и вот уже блестящая зеркальная поверхность оказывается прозрачным стеклом, а за ним разворачивается совсем иная картина: никакое это не средневековье — это наш с вами сегодняшний, списанный с натуры, до тошноты знакомый мир, узнаваемый в мельчайших деталях. А увиден он просто глазами хорошего человека — альтер эго авторов. Но ведь, похоже, и впрямь тогдашние критики и цензоры не умели поменять полюса, физически не могли. Вот и ругал «ТББ» академик Францев за отход от принципов классического истмата, а плохой писатель Немцов, белея от зависти, разглядел порнографию там, где не было даже эротики. Ничего другого они и не могли разглядеть тогда. И слава богу (которым так трудно быть)! Великая книга стала народным достоянием и бомбой замедленного действия, в конце концов, взорвавшей Систему, но — вот чудо! — не растратившей своего заряда. Она и сегодня продолжает беспощадно высвечивать невежество и жестокость, потребительство и тупость, властолюбие и низкопоклонство. Она и сегодня про нас. И про них. Она про всех, она ещё на долгие времена останется актуальной. К сожалению.

Да, мы помним, что поначалу АБС замышляли искрометный, приключенческий, мушкетёрский роман. Потом (спасибо Никите Сергеевичу и его приспешникам) авторам захотелось, чтобы это была социальная сатира. Ещё позже, уже в процессе написания, оказалось, что это философская драма, даже трагедия. Несочетаемо? Придётся делать выбор? Дудки! Они не стали отказываться ни от чего. «Каждый пишет, как он дышит». Настоящее, высшее искусство — это и есть умение совместить несовместимое. В «ТББ» они достигли этого уровня и уже никогда больше не позволяли себе снижать планку. Смех и слёзы, остросюжетность и глубина, лиризм и философия — всё одновременно и всё неразрывно. Кто ещё умел так же? Пушкин? Гоголь? Булгаков?..

В середине 1970-х годов, когда я, будучи заядлым киноманом, прочёл впервые «Мастера и Маргариту», мечталось, помнится: эх, экранизировали бы этот роман совместно Леонид Гайдай и Андрей Тарковский! Невозможно? Конечно, невозможно. А жаль. Но другого рецепта я не видел. И по сей день не вижу, кстати.

Так вот, именно такой немыслимый коктейль из Гайдая с Тарковским представляет собою творчество и самого Михаила Булгакова, и братьев Стругацких.

Сопоставление, думаю, понятно, а мы ещё вспомним об этом, когда дойдем до «Хромой судьбы» и «Отягощённых злом».

А пока вернёмся в 1960-е.

Одной из форм сопротивления Системы стал, например, непомерно затянувшийся процесс принятия Стругацких в Союз советских писателей.

Да, мы уже говорили, что все фантасты в этой славной организации проходили как бы по второму разряду. Обычным писателям хватало одной книги для того, чтобы подать заявление. АБС решили подстраховаться и подали заявления только после третьей, в самом начале 1961-го — на этапе явного и всеобщего увлечения фантастикой. Но не тут-то было! Заявления засунули куда-то под сукно, и хотя за них просили многие солидные, именитые писатели (с обязательными двумя рекомендациями никаких проблем не было — они бы и двадцать две принесли), дело всё никак не сдвигалось с мёртвой точки. Кроме несостоятельности «фантастического жанра», было ещё две причины. Об одной не говорили вслух, только шептались — о пятом пункте. О второй не говорили вообще — стыдно. Но она была далеко не самой второстепенной: жгучая зависть бездарностей, засевших в руководстве ССП, к любому настоящему таланту.

И, наконец, была четвёртая причина, ещё весомее тех трёх — глухое, неосознанное, но могучее сопротивление Системы. Или оно было просто суммой всех причин?

В общем, первое упоминание о подвижках в этом вопросе мелькнёт в письме АНа только 18 октября 1962 года:

«По мнению Андреева, в декабре примут в Союз нас и Днепрова».

Кирилл Андреев сильно ошибся, хотя и помогал, как мог. Кто им только не помогал! В Москве: Громова, Абызов, Ким, Маркова, Ефремов, конечно, и даже сам Алексей Сурков. В Ленинграде: Брандис, Дмитревский, Травинский, Мееров, Гор. Не как в Москве — никто конкретно не хлопотал, но моральная поддержка была.

Формально на приёмной комиссии цеплялись к проживанию соавторов в разных городах. А по слухам, никому не нравилось, что Натановичи выдают себя за русских (члены комиссии — евреи были раздражены «приспособленчеством», русские — тем, что «эти всюду лезут без мыла»), а в своей нелюбви к фантастике «семиты» и антисемиты дружно объединялись.

Весь 1963 год шла колоссальная реорганизация издательств, и под это дело ходили упорные слухи, что ССП распустят и будут всех принимать заново на других принципах. Такие ожидания становятся хорошим поводом для очередных отказов Стругацким.

В самом конце года их начинают футболить из СП СССР в СП РСФСР — к Бабаевскому и обратно.

Вот как мрачно комментирует АН ситуацию уже в январе 1964-го:

«Московская приёмная комиссия состоит из дряни и мерзавцев в большинстве, органически ненавидящих наш жанр. За нас там будет только Адамов и, возможно, Нилин. Если даже и обернётся всё благополучно, существует опасность, что согласятся передать в Президиум на утверждение только меня, как москвича. Заседают они как тайный совет инквизиции, значит, наши друзья из „Литературки“ явиться туда не смогут, и Ариадна тоже. Вызовут только рекомендующих, а их у нас теперь всего двое…»

В итоге, по одной из версий, Сурков всё-таки дожал первого секретаря ленинградской писательской организации Александра Прокофьева, мол, такие люди хлопочут, а вы их рубите. Тогда благодушный Прокофьев якобы спросил. «Ребята-то хорошие? Так давай их ко мне, мы примем». И АБС были приняты в Ленинградский СП.

По другой версии их условно приняли всё-таки 29 января на Московской приёмной комиссии, а потом с окончательным оформлением мурыжили ещё почти месяц.

БН помнит, как ему вручал книжечку именно Прокофьев — толстый, одышливый, налитый малиновой кровью, очень похожий на Хрущёва. Проворчал какие-то поздравления и пожал руку. Спустя годы даже вспоминать неловко, а ведь как это было важно тогда: получить официальный статус, «утвердиться в глазах общества», в глазах пулковского начальства, как минимум!

Они не рвались в СП отчаянно, как некоторые, но всё-таки это было необходимо им. Вот что пишет АН брату 12 марта 1963 года: