О себе любимом - Питер Устинов

Казалось, Клоп остался очень доволен.

К этому времени наши отношения несколько изменились — дело уже не ограничивалось шуточками и смехом.

Клоп то и дело говорил, как было бы хорошо, если бы я могла уехать с ним за границу. А я смеялась.

— Ну почему нет? — спрашивал он.

— Звучит-то это легко, а на самом деле не так просто,— отвечала я.

— По-моему, все очень просто. Подумай как следует и поймешь.

Однажды он сказал:

— Послушай, мы можем тут пожениться, а за границей я дам тебе развод.

Я снова рассмеялась.

— Это все, конечно, прелестно и просто,— сказала я,— но есть и другие соображения, которые следует учитывать.

Клоп возвращался к этой теме всякий раз, как мы встречались. Он рисовал мне картины жизни в Европе, ее удовольствия, ее свободу и комфорт, чистоту и, конечно, еду. В то время мы постоянно говорили о еде, и это понятно: мы были голодны. Клоп описывал роскошные блюда и редкие вина. А я слушала и не знала, как реагировать. Говорил ли он серьезно или шутил, просто болтал языком? Вначале я не воспринимала всерьез его фантастические планы, но через какое-то время мной овладело смятение. Все было так туманно, а решение принимать следовало быстро — ведь он в любой момент мог уехать и времени совсем не оставалось. Меня же раздирали противоречивые чувства — я понимала, что влюбилась. В отчаянии я обратилась к Богу, моля наставить меня. И неожиданно поняла, как сделать, чтобы Клоп сказал то, что я хотела услышать, как выяснить, есть ли у него «серьезные намерения».

На следующий вечер мы пошли к дяде Саше. Поднимаясь по бесконечной лестнице, ведущей к его квартире, я твердила про себя: «Сейчас или никогда, сейчас или никогда. Другого момента не будет».

Я страшно нервничала. Когда мы наконец добрались до верхней площадки, я повернулась к Клопу и, прежде чем нажать на звонок, самым серьезным тоном произнесла:

— Я думала о вашем предложении взять меня с собой.

— Ну и? — сказал он.

— Я не знаю, насколько вы говорили серьезно, но вы должны понять, что из-за родителей, которых я горячо люблю, я не смогу поехать с вами, если мы не будем по всем правилам женаты. Я имею в виду не только зарегистрированы, но главное — обвенчаны.

— Но ведь,— застенчиво произнес он,— именно это я и имел в виду.

Не помню, как называлась церковь, в которой мы обручились на следующий вечер. Валерия пригласила нас пойти с ней на концерт церковной музыки, который там давали. В церкви было полно народу, но нам удалось найти место за колонной на приступке. Мы сидели молча, слушая прекрасное пение. Через некоторое время Клоп достал из кармана кольцо и шепотом попросил меня надеть его. Это было толстое серебряное кольцо с черным камнем, на котором была высечена головка египетской принцессы.

Мне кольцо очень понравилось, я и не хотела бы обручаться традиционным кольцом с бриллиантами или другими драгоценными камнями, да в ту пору в России и невозможно было такое купить.

Клоп сказал, что этот камень несколько лет назад подарил ему из своей коллекции отец, а он вставил его в кольцо. Все эти годы кольцо было у матери, она вернула его ему, когда он приезжал в Псков.

Наше обручение состоялось 14 июня 1920 года. Я спросила Клопа, как мне теперь его звать. Он объяснил, что есть люди, которые зовут его Джо, а в России некоторые называют Иваном Платоновичем. Ни одно из этих имен мне не понравилось, и я по-прежнему говорила ему «mon cher» или «топ ami» — мы общались все время по-французски. Он изъяснялся по-русски очень смешно, напыщенно и далеко не свободно, а я по-немецки почти не говорила, хотя понимала все.

Однажды утром я зашла к Валерии на работу и нашла ее всю в слезах; напротив сидел Клоп с листом бумаги и карандашом в руке.

— В чем дело? — спросила я.

Клоп был явно озадачен.

— Не знаю,— с легкой улыбкой произнес он.— Я только спросил, какая, по ее мнению, вам понадобится одежда в Европе.

— Сама не знаю, почему я расплакалась, но это так трогательно, что он думает о подобных вещах! Он спрашивал меня, достаточно ли иметь три пары панталон!

Я рассмеялась. Рассмеялись и они.

— Уверяю вас,— сказала я,— мне ничего не потребуется! Во всяком случае вначале. Так что давайте об этом не думать.

— Хорошо, там увидим,— сказал Клоп.— У меня ведь нет никакого опыта, я понятия не имею, что может понадобиться женщине.

Однажды мы все отправились на немецкое Смоленское кладбище в поисках могилы Платона. Мы бродили по тенистому, запущенному церковному двору, такому прелестному и поэтичному. В высоких деревьях пели птицы. Через некоторое время мы нашли могилу. Она находилась в глубине кладбища, далеко от богатых пышных памятников. На простом деревянном кресте значилось имя Платона Устинова.

Мы были уже десять дней помолвлены, а я все еще не сообщила новость родителям. Я очень боялась огорчить их, да и другое меня пугало» Я как раз раздумывала над всем этим, когда ко мне в спальню вошла матушка. Она покачала головой, увидев царивший в комнате беспорядок, и сказала:

— Эта твоя манера разбрасывать вещи и ничего не убирать просто ужасна! Постыдилась бы! Неужели ты никогда не научишься жить в прибранной комнате.

— Вот выйду замуж — сразу стану аккуратной.

— И когда же это произойдет? В России не осталось ни одного достойного кандидата!

— А я надеюсь скоро выйти замуж. Собственно, я уже обручилась несколько дней тому назад.

— Что?! — в ужасе воскликнула матушка.— С кем же? Надеюсь, не с каким-нибудь комиссаром.

— Это очень милый молодой человек, с которым меня познакомила Валерия. Его фамилия Устинов, но он немец. Он недавно приехал в Россию и никогда раньше здесь не бывал.

— Но, Надя, разве такое возможно? Что за невероятная история!

— Да, звучит невероятно, но это правда,— возразила я.— Не ужасайтесь. Он из очень хорошей семьи, он даже связан родством с вашими кузенами Альбрехтами.

— Но, милая девочка, этого еще недоставало! — воскликнула крайне взволнованная матушка.— Как можно было обручаться с человеком, которого ты совсем не знаешь?! Откуда тебе известно, что он не женат и не имеет десяток детей где-нибудь за границей!

Я рассмеялась. Слишком нелепо