Вечный ковер жизни. Семейная хроника - Дмитрий Адамович Олсуфьев

О.П. Олсуфьева

Рассеянные листья

Кавказ в 1918 году

[Feuille appares. Caucase en 1918]

Строчки в тетради, внезапно унесенной ветром, взвихренной бурей — частью вновь обретенные — пожухшие листья{42}, но не от солнца, а от огня сожженных деревень. Зимние листья, облетевшие с деревьев, некогда таких могучих, но ныне засохших, готовых вот-вот упасть — вместе с Великой Страной. Хочу их собрать — прежде чем они обратятся в прах — и сберечь их для тех, кто, знал, как был силен был этот, ныне обрубленный ствол, для тех, кто верит, что какой-нибудь отдаленной весной этот величественный дуб, вновь зазеленяя, соберет под своей охранительной кроной народы.

В начале 1917 года по России пронеслись первые звуки грядущей бури. Канули в прошлое чудные дни воодушевления! Дворцовая площадь... толпа, преклоняющая колени при даже кратком появлении государя... Кремль... русские сердца, бьющиеся в унисон при виде Божьего помазанника, в блеске золота переходящего из одного собора в другой. Всё это — как страницы огромной книги, в спешке перевернутые...

Потом над страной нависла свинцовая атмосфера. Отречение императора... Кровавый фейерверк своими зарницами гремит в темном небе. Керенский, Гучков... На сцене на мгновение появляются призраки, не видящие перед собой, в партере, черной пропасти.

Метла революции помела по всей России, добираясь до ее дальних пределов — до Финляндии, Крыма, Кавказа — туда, где еще оставалась мельчайшая пыль от того, что некогда было бомондом Петербурга и Москвы.

Одно такое гнездо образовалось в Кисловодске, на Кавказе. Чиновники высших рангов, генералы в отставке, старые министры, не пожелавшие согнуться под новым режимом, знать, не желавшая теперь служить — все легкомысленно искали забвения от настоящего. К началу 1918 года тут был представлен весь бомонд обеих столиц. Эта элита полагала, что терские казаки никогда не примут большевицкую доктрину и, главное, что кабардинцы, гордые и свободолюбивые горцы-мусульмане, не станут брататься с солдатами, дезертировавшими с турецкого фронта. Тем временем большевики, уже овладевшие Доном и Кубанью, сумели убедить терских казаков — соблазнив их обещанием полной раздачи земли — сложить оружие, включая даже их кинжалы, предмет старинной гордости. Лишь мусульмане сохраняли остатки верности, по-восточному недоверчиво прислушивались к большевикам. Их разоружение, невозможное и при Империи, стало труднейшей задачей для новых деспотов. В горах, что разделяют Европу и Азию, еще сохранились древние обычаи и красивое оружие, оставшееся от крестоносцев, иногда с каплями их засохшей крови.

Казаки из Кисловодска ушли, и тут утвердилась власть Советов, поначалу умеренная. Жизнь стала неспокойной, но мы пользовались относительной свободой и, хотя революция отняла все наши северные владения, а банки Москвы и Петербурга прекратили переводы, полагали, что общий пожар не затронет этот дальний уголок бескрайней России и тем временем продавали драгоценности, одежду, вещи.

С марта 1918 года прекратилось регулярное сообщение поездов, почтовые и телеграфные службы. Мы жили как в некоем оазисе, отрезанные от остальной вселенной. Иногда кто-то из смелых путников рассказывал о пережитых, увиденных и услышанных ужасах. В Кисловодске же правили умеренные Советы и мы считали себя счастливцами. Но разум стал покидать власть. Всё чаще проводились изъятия ценности, поменялись и члены местного правительства. На улицах — всё больше солдат, жестких и агрессивных провокаторов.

Поездки в экипажах, посещения кинематографа, кафе, даже прогулки — всё отменено. После восьми вечера в городе стало небезопасно и мы сидим дома. Участились кражи и разбой. Вместе с соседями мы организовали нечто вроде ночного дозора, ведь во многих семьях сохранилось оружие — охотничьи ружья, пистолеты. Долго это не длилось: вышел строжайший указ о сдаче оружия, с обысками. Отняли всё, и защищаться от бандитов теперь было нечем.

К июню обстановка ужесточилась. Железная дорога вовсе бездействовала. Обыски, аресты, один за другими декреты — каждый всё более суровый. К примеру: запреты на имение двух пальто и двух пар сапог, мизерная норма на постельное белье. Все «излишки» следовало сносить в Совет в пользу Красной Армии. За хранение оружия — смертная казнь, за вино и прочие спиртные напитки — суд. Однако продовольствие еще оставалось, и мы с мужеством воспринимаем судьбу.

Большевицкое кольцо сжималось всё туже и вскоре мы обнаружили, что попали во власть дикой, угрожающей, полной ненависти орды. Из-за угрозы обысков прячем всё, что осталось.

Тем же июнем Добровольческая Армия из Екатеринодара{43} выслала в Кисловодск небольшой отряд казаков-партизан с целью овладения запасами оружия, собранными в Советах. Добровольцы, под командованием Алексеева{44}, укрепившись на западе, в Екатеринодарском крае, уже сумели освободить от большевицкого ига часть Кубанской и Донской областей. Мы в Кисловодске о них ничего не знаем: наши большевицкие газеты тщательно скрывают всю информацию. Кое-что, почти легендарное рассказывают редкие путники.

Близ нашего маленького городка разгорелась одна яростная баталия. Она шла двое суток. Сорок восемь часов тревоги, сидений в подвалах. Затем отряд-победитель, выполнив свою задачу, ушел... Ушел, оставив нас в лапах рассвирепевших от потерь дикарей: кроме вооружения, добровольцы взяли с собой несколько сот терских казаков, перешедших на их сторону.

Именно тогда пролилась первая невинная кровь: были расстреляны люди, обвиненные в пособничестве казакам-добровольцам. Участились аресты и обыски. На сей раз тщательно изучались все бумаги — какое-нибудь письмо, даже старое, могло послужить причиной казни или длительного ареста.

Приходили в дома бандами по 5,10,15 человек, одетые как попало — курьезная смесь штатского с военным. Изредка бывали любезны или даже смущены, чаще всего — наглы. Мы твердили, что всё уже отнято, что живем за счет продаж оставшегося, что детям нужно белье и одежда, в особенности — теплая, для зимы. Не убеждало ничто.

К августу жизнь стала непереносимой. Один декрет повелел всем военным явиться в большевицкие Советы. Именно тогда примерно шестьдесят наших мужчин ушли в горы в надежде выйти на связь с Добровольческой Армией.

Репрессии стали расти. Власти, обнаружив уход военных, стали обыскивать их дома с новой силой. В первые дни сентября Советы опять встревожились: пришло известие, что на Кисловодск вновь идет отряд добровольцев — более многочисленный, чем прежде. Изъяв для себя все транспортные средства, вожди Советов побежали на восток — опасность для них шла с запада.

Однако 6, 7 и 8 сентября прошли спокойно; испуг большевиков прошел...

Расскажу теперь немного о нашей жизни. Как и многие другие, мы оказались в Кисловодске в 1917 году, прежде всего — ради поправки здоровья. Осознав невозможность вернуться обратно и имея пятерых детей, решили остаться тут. Нашим детям, к тому же, надо было